Я взял электрочайник и направился в ванную. Сквозь бубнивший внутренний голос, требовавший выпить кружку кофе и немедленно ложиться спать, пробивался другой, более тихий и неразборчивый. Это был глас неискоренимого любопытства. Глас утверждал, что ложиться-то еще рано. В шкатулке с туманом осталось еще девяносто две классные инопланетные штуковины, на которые нужно в наисрочнейшем порядке посмотреть. Иначе, как потом жить? Глас не пытался перекричать внутренний голос здравого рассудка. Но, тем не менее, я поймал себя на мысли, что больше прислушиваюсь к нему. Возможно, подобный шанс выпадает всего один раз в жизни. А вдруг я больше не увижу тех диковинок, которые скрывает шкатулка инопланетных туристок? Ради такого можно пожертвовать и бессонной ночью. В конце концов, я же жертвовал сном и в других, менее значимых ситуациях! Например, смотрел финал Лиги Чемпионов по футболу, который показывали в два часа ночи! Или взять хотя бы премию кинонаград «Оскар», которую я, как уважающий себя киноман, не могу пропускать, а идет она в пять утра в прямом эфире…
Сквозь шум льющейся воды я вдруг четко различил стук в дверь. Стучали не громко, но настойчиво. И голос разума и глас любопытства мгновенно растаяли в всколыхнувшемся стремительно облаке страха.
Кто бы это мог быть среди ночи?
Да кто угодно! Здесь не существует разделения на день или ночь. Может, снова пришли тянуть меня на закрытую корпоративную вечеринку…
Выключив воду, я отставил чайник и выглянул из ванной. Возле двери стояли Анн и Танн с рюкзаками наперевес. Шкатулки на столе уже не было.
— Стучат! — прошептала Анн, — мы в ванную! Выходите!
— Что? — я соображал не так быстро.
В дверь постучали снова. Приглушенный и вроде бы заспанный голос Степы вопросил:
— Тём? Спишь уже что ли?..
— Выходите же! — шепнула Анн, — не будете же вы знакомить нас с вашими соседями!
— Ни в коем разе! — я вышел из ванной, дождался, пока Анн и Танн скроются внутри, и прикрыл за ними дверь.
После вышеперечисленных операций мне оставалось только изобразить на лице выражение человека, проснувшегося секунду назад, и открыть входную дверь.
На пороге стоял Степа. Был он одет в одни большие синие трусы и шлепки. Флюс Степин разворотил почти половину лица, закрыв левый глаз и оставив лишь едва заметную щелочку.
— Чего спишь-то? — спросил он в привычном для всех болеющих людей ворчливом тоне, — детское время, а он спит.
— Сам-то, — отозвался я.
Степа легонько отодвинул меня в сторону, прошел в комнату и сел на диван.
— Хотел бы я спать так, как ты! — произнес он с горечью в голосе, — да не спится!
— Зуб?
— Он самый! — Степа потер и без того ярко-красную щеку, — ноет, зараза! Я в аптечке взял лекарство, но что-то не сильно помогает. Тебя-то разбудил, да?
— Да, — по привычке кивнул я.
Глаза Степы пробежали по столу, где (холодные мурашки пробежали по спине) стояли три чашки, две из которых — с недопитым теплым кофе. Впрочем, Степа был настолько погружен в собственные переживания по поводу болящего зуба, что вроде бы ничего и не заметил.
— Я зачем пришел? — спросил он, и сам же ответил, — Сьерра тебя вызывает. Дежурный звонил. Ты забыл мобильный на столе в дежурке, и они решили разбудить меня, чтобы я разбудил тебя. Вам всем повезло, что я не спал, а то бы никуда не пошел и никого не разбудил, да.
Я заморгал от удивления:
— Сьерра? Меня?
— Лично! — поднял вверх палец Степа, — что ты такого ей сделал, что она среди ночи тебя зовет, а?
— Попрошу без грязных намеков!
— Кто ж здесь намекает? Я совершенно прямо спрашиваю! — Степа заулыбался и весело хлопнул себя по голым, с легким налетом рыжих волос, ногам, — ладно, Тём, не дрейфь, да? Это не в первый раз. Если Сьерре нравится какой-нибудь работник, то он и будет за ней бегать до конца отпуска. Сьерра очень привязана к персоналу. Гордись, стажер, ты ей понравился!
— То есть, она меня теперь будет вызывать к себе все время, — я обреченно почесал затылок, — и так будет все две недели?
— Не уточнял, — засмеялся Степа, — ты одевайся, не стой. Сьерра ждать не любит.
— Да я одет, вроде…
— Игнат Викторович, между прочим, платит сверхурочные за переработку, — заметил Степа, позевывая, — не знаю, как это отражается на стажерах, но нам платит, да.
Степа упер руки в колени и поднялся:
— Напиши с утра заявление о переработке и подай ко столу начальника, — сказал он, — тебе могут тоже выплатить.
И тут взгляд Степы замер на что-то внизу, на полу. Чувствуя, что внутри что-то глухо оборвалось, а мурашки впиваются в кожу с новой силой, я проследил за его взглядом. Возле стола расплылся дрожащий, и переливающийся множеством оттенков серого, клок тумана. Того самого, вывалившегося из шкатулки.
— Это что? — спросил Степа.
— Туман, — брякнул я, сжимая и разжимая холодеющие пальцы.
— Туман. Ага. Занятно. — Степа перевел взгляд на меня, — ну, да. Логично. Туман под столом в номере. Это нормально, да.
Я согласно кивнул, а мозг мой перебрал за мгновение миллион вариантов ответа.
— В окно залетел. — сказал я первое, что прыгнуло на язык, — я окошко-то на секунду приоткрыл, проветрить, а он взял и залетел.
— Нашел чем заниматься по ночам! — вздохнул Степа и вновь потер вздувшуюся щеку, — ты бы еще вылез из него, из окошка-то! Тебе же говорили, что по ночам ничего открывать нельзя! Гостиница перемещается в пространстве!
— Забыл, ну.
— Ох, стажеры! — Степа махнул рукой и направился к выходу, зловеще шаркая тапочками.
Я последовал за ним. Мы вышли в коридор, я осторожно прикрыл за собой дверь и провернул ключ. Лампы в коридоре были притушены, горели через одну. Моя длинная тень растянулась едва ли не до двери Степиного номера.
— Ты его мокрым полотенцем накрой и солью сверху посыпь, — сказал Степа напоследок, — а то расползется, потом не выведешь. Ладно, удачи тебе, да? Смотри, с Сьеррой не заигрывай!
Он весело подмигнул и исчез в своем номере. А мне ничего не оставалось, как рысью кинуться по коридору. К лестнице. К Сьерре.
Глава двенадцатая.Если бы кошки правили миром,
в мире возникало бы намного меньше проблем.
Сьерра.
— Молодой человек, — сказала Сьерра, — вы захватили с собой блокнот и ручку?
Она стояла возле тумбочки с зеркалом и красила брови. На Сьерре был махровый халат шоколадного цвета, опускающийся почти до самых пяток. Горевшая под потолком одна лампа из трех существенно прибавляла теней по углам, создавая в комнате этакую готическую атмосферу.
Сьерра даже не обернулась, когда зашел я, и разглядывала мою персону в отражении.
— Захватили?
Я сокрушенно покачал головой:
— Мне не сказали, что вы просили блокнот и ручку…
— Это не я просила, — холодно заметила Сьерра, — это вы должны были взять для себя. Запомните, молодой человек, что теперь вам понадобятся и блокнот и ручка. Потому что вы будете записывать все мои просьбы и стараться их выполнить. Вернее, я немного не так выразилась. Вы их выполните. Да, так вернее.
— Исправлюсь, — отчеканил я.
— И что на вас за тапочки? — спросила Сьерра, все еще не оборачиваясь.
— Комнатные. Бежал к вам, не успел переобуть.
— Ценю, — сказала Сьерра, — но в следующий раз будьте так добры обувать что-нибудь поприличнее. Во всяком случае, когда идете ко мне.
Она обернулась. В зрачках ее глаз горел темно-бордовый огонь. Действительно горел — это не гипербола и уж точно не видение. Я различил дрожащие языки пламени и темный дым, окутывающий белки вокруг зрачков.
— Контактные линзы так раздражают глаза, — холодно пожаловалась Сьерра, видимо заметив мое удивление, — привыкайте. Я не могу носить их слишком долго.
Я хотел было спросить — а что еще меня ждет такого, к чему следует привыкнуть — слова едва не слетели с моего языка, но я вовремя прикусил предателя и промолчал. Оставалось терпеливо переминаться с ноги на ногу и ждать.
Сьерра прошла по номеру и села на диван, закинув ногу на ногу таким образом, чтобы тапочек на поднятой ноге едва держался на кончике носка. В одной ее руке все еще оставался карандаш для бровей.