Она улыбается.
Что-что?
Я сказал своим родителям, что люблю тебя.
Она улыбается шире.
Не может быть.
Я улыбаюсь шире.
Может.
Ты сказал им, что любишь меня?
Да.
Скажи и мне.
Ты правда хочешь?
Скажи.
Я улыбаюсь. Смотрю на нее. Держу ее руку, наши ноги сплелись, между нашими глазами пара сантиметров. Пара сантиметров отделяет в темноте прозрачную синеву от светлой зелени. Даже в темноте видно, как сияют ее глаза. Я смотрю в них, улыбаюсь и говорю.
Я люблю тебя.
Она улыбается. Губами, глазами, дрогнувшей рукой. Она улыбается, и я повторяю.
Я люблю тебя.
Повторяю снова.
Я люблю тебя.
Повторяю снова.
Я люблю тебя.
И это правда. Я люблю ее. Эту девушку, которая сказала мне «привет» в очереди за таблетками. Эту девушку, которая торчала на крэке и колесах. Эту девушку, которая спала со всеми подряд за деньги и отрабатывала автостоп, лежа на спине. Эту девушку, которая пережила такое, о чем не смеет рассказать. Эту девушку, у которой за душой нет ничего. Ничего, кроме самой души, и воли, и желания стать свободной. Ничего, кроме живого сердца, которое до смерти боится одиночества. Ничего, кроме прозрачных синих глаз, которые глядят в меня и понимают меня. Ничего, кроме открытых рук, готовых обнять меня. Ничего, кроме желания быть со мной. Идти со мной. Любить меня. Я люблю ее. Лилли. Девушку, у которой нет ничего, у которой есть все. Лилли. Я люблю ее.
Слезы подступают. Она улыбается. Наклоняется, нежно целует меня в губы, целует, едва касаясь моих губ, и шепчет.
Я тоже люблю тебя, Джеймс.
Наши губы едва касаются, она шепчет.
Я люблю тебя.
Шепчет.
Я люблю тебя.
Мы лежим рядом. Улыбаемся, удерживаем как можно дольше друг друга, эту ночь, эту минуту. Смотрим в глаза друг другу, целуемся, переговариваемся не словами, а прикосновением губ и кончиков пальцев, они говорят больше, чем слова. Слова не могут выразить всего. Одного слова «любовь» недостаточно. Оно обозначает все, но не передает ничего. Даже части того, что испытываешь. Любовь. Этого слова недостаточно. Любовь. Любовь.
Солнце начинает всходить. За спиной у нас струится свет белыми, желтыми, розовыми полосами. Я не хочу уходить. Вечно лежал бы тут и умер счастливым. Я мог бы умереть от этой любви совершенно счастливым, не требуя ничего больше. Я не хочу уходить. По тому, как Лилли сжимает меня с каждой минутой все крепче, я понимаю, что она тоже не хочет уходить. Но выбора у нас нет. Пора возвращаться.
Я отстраняюсь, говорю – нам пора идти, она говорит – знаю, мы целуемся в последний раз, медленно, глубоко, часы тикают. Мы разнимаем объятия, проходит сто лет и одна секунда, мы встаем. Я держу ее руку в своей руке, смотрю в ее глаза, пристально вглядываюсь в них. В ее глазах нет того, что я увидел в тех, голубых, как арктический лед, когда в последний раз потерпел фиаско. В них нет и намека на «убирайся прочь, я не хочу тебя». В глазах Лилли, в ее прекрасных и прозрачных, как родник, глазах я нахожу то, что всегда искал, к чему всегда стремился, на что всегда надеялся и никогда не находил. Любовь.
Делаю шаг назад, чтобы уйти. Наши глаза все еще прикованы друг к другу, руки соприкасаются. Отступаю еще на шаг. Только кончики пальцев все еще касаются друг друга. Я снова улыбаюсь и говорю.
Навсегда.
Она улыбается.
Вспоминай это, если станет страшно, грустно и покажется, что все идет наперекосяк.
Она улыбается шире.
Навсегда.
Еще один шаг назад, и наши пальцы больше не касаются друг друга. Я поворачиваюсь и спускаюсь с холма. Мне хочется оглянуться, но, если оглянусь, я не смогу уйти. А мне нужно вернуться в клинику. Я не до конца восстановился, требуется еще какое-то время. Если я решил жить дальше и любить, мне нужно еще какое-то время провести в клинике, какое-то время. Если оглянусь, я вернусь к Лилли. К ее рукам, в защищенность и покой ее объятий. Но пока еще рано. Пока.
Достигаю подножия холма. Иду через поле мертвой травы к корпусам. Открываю раздвижную стеклянную дверь, вхожу в отделение. Леонард делает зарядку посреди нижнего яруса. Не обращаю на него внимания. Оглядываюсь, смотрю сквозь стекло на холм. Лилли все еще там. Сидит на земле, курит. Смотрит в мою сторону. Дым от сигареты вьется, она поднимает руку. Наверное, видит меня. Я поднимаю руку и прижимаю ее к стеклу. Держу так. Мы смотрим друг на друга, но на таком расстоянии различимы только силуэты. Неважно.
Опускаю руку. Она опускает свою. Стою еще мгновение. Слышу, что Леонард у меня за спиной закончил приседать. Отхожу от окна, поворачиваюсь.
Леонард сидит на корточках, руки на коленях. На нем ярко-красный спортивный костюм, на лбу капли пота. Он смотрит на меня и говорит.