Он наклоняется надо мной.
Можете открыть рот?
Я открываю, он зажигает фонарик и подносит к моему лицу.
Можно поднять вам верхнюю губу?
Я киваю, он кладет фонарик, приподымает мне губу и берет длинный тонкий металлический инструмент с острым концом.
Может быть больно.
Он касается концом инструмента обломков моих зубов, потом надавливает на раны в деснах. Боль резкая, острая, пронзающая все тело. Мне хочется закрыть рот, прекратить эту пытку, но я терплю. Закрываю глаза, сжимаю руки в кулаки, стискиваю их изо всех сил. Чувствую, как дрожат губы, во рту появляется вкус крови, когда врач касается моих зубов, они шатаются. Он заканчивает обследование и кладет инструмент на стол – слышен стук. Откидываюсь назад, открываю глаза.
Нужно еще сделать рентген, но даже на глаз ясно, что тут много работы.
Опять стискиваю кулаки. Крепко.
Два боковых зуба сломаны, но корни, похоже, живы.
Губы у меня дрожат.
Мы поставим коронки, и все будет в порядке.
Чувствую вкус крови.
А вот два передних зуба, увы, мертвые.
Провожу языком по верхней челюсти.
Мы залечим корневые каналы и сделаем мост.
Ощупываю обломки зубов. Острые короткие штырьки.
Это не самая приятная процедура, но без зубов еще хуже, так что другого выхода нет.
Я киваю.
Я назначу вам прием через несколько дней. Подождем, пока пройдет воспаление на губах, с ним приступать к работе нельзя.
Я киваю.
Приятно было познакомиться, Джеймс.
Мне тоже.
Он поднимается, пожимает мне руку и выходит. Входит другая медсестра, осматривает мой рот, набивает его ватными тампонами, делает рентген. Снимок готов, ватные тампоны пропитаны кровью, а во рту такое ощущение, будто все там натерли наждаком и отбили молотком. Медсестра говорит, что я свободен, встаю и выхожу в вестибюль. Хэнк сидит на диване, читает журнал про личную жизнь кинозвезд, я подхожу к нему, сажусь рядом, он откладывает журнал и смотрит на меня.
Как все прошло?
Прекрасно.
Они приведут тебя в порядок?
Обещают.
Пойду узнаю, когда приезжать в следующий раз.
Он встает, идет в приемную, разговаривает с администратором, возвращается, и мы выходим на улицу, садимся в фургон и отъезжаем от клиники. Хэнк продолжает разговаривать, но я говорю, что у меня рот сильно болит, и он оставляет меня в покое. Смотрю в окно.
Думаю о ней. Вспоминаю, как увидел ее в первый раз. Мне было восемнадцать, сидел как-то на школьном дворе под увядающим желто-оранжевым октябрьским деревом. В руках держал книгу, читал и вдруг почему-то оторвал взгляд от книги. Она шла через школьную лужайку с кипой бумаг. Оступилась, бумаги рассыпались. Она наклонилась, чтобы собрать их, озираясь исподтишка – не видит ли кто. Меня Она не заметила, а я смотрел, как она собирает бумажки. Она меня не видела, а я ее видел.
Фургон тормозит у входа в клинику, мы с Хэнком выходим, я подхожу к нему, благодарю за то, что отвез и поддержал. Он отвечает, что дружеское объятие мне не помешает, я смущенно смеюсь в ответ, он не обращает на это внимания, делает шаг навстречу, протягивает руки и обнимает меня. Удовольствие от простого человеческого прикосновения согревает меня, и впервые за долгое время мне становится действительно хорошо. Это пугает меня, я вырываюсь, говорю до свидания, еще раз благодарю и спешу к клинике. Администратор говорит, что обед уже начался, и я иду в столовую, становлюсь в очередь, беру тарелку супа, стакан воды, нахожу пустой стол, сижу один и стараюсь протолкнуть хоть немного еды через кровоточащие руины своего рта.
Привет, малыш.
Смотрю вверх. Напротив стоит мужчина лет пятидесяти. Среднего роста, среднего сложения. Густые каштановые волосы, лысеющие на макушке. Потрепанное лицо выглядит так, словно по нему несколько раз заехали кулаком. Яркая сине-желтая шелковая гавайка, очки в круглой серебристой оправе и огромный золотой «Ролекс». Он пристально смотрит на меня. Ставит свой поднос на стол. Вид у него злющий.
Не помнишь меня?
Нет.
Ты два проклятых дня называл меня Джином Хэкманом[1]. Теперь-то я знаю, что они напичкали тебя этим дерьмом для детокса, но заруби на носу, я не Джин Хэкман, никогда им не был и никогда не буду. А если еще хоть раз назовешь меня чертовым Джином Хэкманом, то огребешь по полной.
Я смеюсь.
Я сказал что-то смешное?
Я снова смеюсь. Он просто вылитый Джин Хэкман.
По-твоему, это смешно, мелкий ублюдок?
Я смотрю на него, улыбаюсь. Зубов у меня нет, и от этой мысли улыбаюсь еще шире.
Ты считаешь это смешным, ублюдок.
1
Один из самых популярных и успешных американских киноактёров второй половины XX века, чья карьера длилась более 40 лет. Преимущественное актёрское амплуа Хэкмена – представители закона и военные. – Прим. пер.