Я читаю эти страницы. Медленно, внимательно. Пока читаю, думаю, не упустил ли чего-то, не забыл ли чего-то, не боюсь ли с чем-то столкнуться или в чем-то признаться. Я хочу примириться со своим прошлым и оставить его позади. Может, есть что-то, что я забыл, выпустил из виду, что пугает меня. Да, есть один случай. Один случай пугает меня. Я никогда не говорил об этом. Никогда никому не рассказывал, что я сделал с тем типом, как изувечил его, когда полностью отказали тормоза. Это воспоминание преследует меня.
Я беру стопку исписанных желтых листов, сгибаю пополам и кладу в карман. Беру ручку, блокнот, встаю со скамейки и иду по траве, солнце садится. Ветер начинает задувать. Он больше не шепчет, он свистит, свистит, кровавый убийца. Открываю раздвижную дверь, подхожу к шкафу. Кладу блокнот и ручку на полку.
Отделение заполнено людьми, которые отдыхают перед ужином. Я ни с кем не заговариваю. Поднимаюсь по лестнице, прохожу в свою палату, иду в ванную, встаю перед зеркалом. Я описал грехи своей жизни, они лежат у меня в кармане, теперь хочу проверить, способен ли я посмотреть себе в глаза. Вижу, как дрожат губы. Перевожу взгляд на нос, потом на черные ресницы под глазами, потом добираюсь до глаз. Светлая зелень. Переходит в грязно-зеленый цвет. Для зеленого он недостаточно чист. Я всматриваюсь в зелень. Есть одно воспоминание, которое мешает мне смотреть себе в глаза. В себя самого. В свое прошлое, которое лежит у меня в кармане. Тот ублюдок в Париже. Только он, больше ничего.
Я отворачиваюсь от раковины, выхожу из ванной. Иду в столовую, ужинаю вместе с Майлзом и Майклом. После ужина иду на лекцию, но не слушаю ее. После лекции возвращаюсь к себе в палату.
Пытаюсь читать, но читать не могу.
Ложусь в постель и пытаюсь заснуть.
Заснуть не могу.
Одно воспоминание.
Преследует меня.
До сих пор.
Я сплю всю ночь напролет, не просыпаясь. И без приема каких-либо веществ. Уже вторую ночь сплю без просыпа, не накачавшись наркотиками и алкоголем. Это просто рекорд.
Просыпаюсь утром, ранним утром. Уже не темно, еще не светло. Утренние сумерки. Серые, как угасающая грусть, как нарастающий страх. Уже не темно, еще не светло.
Встаю с кровати. Майлз спит. Тихонько прохожу в ванную. Принимаю душ, бреюсь и чищу зубы. Одеваюсь, выхожу из палаты.
Наливаю чашку кофе, сажусь за стол, пью кофе и курю. Наблюдаю, как народ выполняет утренние работы. Один моет кухню, другой выносит мусор, третий пылесосит пол. Вижу, как кто-то несет средства для мытья общего сортира. Кажется, это было давным-давно. Общий сортир. Рой. Давным-давно.
Допиваю кофе. Иду по коридорам в столовую. Беру еще одну чашку кофе и выбираю столик, чтобы сесть. Матти сидит один в углу, подсаживаюсь к нему.
Он смотрит в тарелку. Заметно, что глаза у него налились кровью и опухли. Вилка трясется в руке. Стакан дрожит в другой. Он упорно смотрит в тарелку. Я говорю.
Все в порядке, Матти?
Он отрицательно мотает головой.
Что случилось?
Мотает головой.
Я могу помочь?
Мотает головой.
Может, мне уйти?
Мотает головой.
Я сижу с ним. Сижу, пью свой кофе. Он сидит, смотрит в тарелку. Руки трясутся, не говорит ни слова. Просто смотрит в тарелку.
Я допиваю кофе, встаю и спрашиваю, не нужно ли ему чего. Он поднимает голову, смотрит на меня и говорит.
Не уходи.
Я сажусь обратно.
Хорошо.
Он смотрит на меня. Глаза налиты кровью и опухли.
Мне нужно, чтобы кто-то посидел со мной.
Я с тобой.
Он смотрит на меня. Глаза налиты кровью и опухли.
Все кончено, Джеймс.
Что ты имеешь в виду?
Свою гребаную жизнь. Конец наступил.
О чем ты говоришь?
Он кладет вилку, ставит стакан. Руки продолжают дрожать.
Мне сказали, что моя жена начала курить.
Курить что?
Этот гребаный крэк.
Он умолкает.
Какая жуть, Матти. Мне жаль.
Он трясет головой.
Она никогда к нему не прикасалась. Мы договорились, что она будет заботиться о детях, пока я не выйду отсюда. И вот, черт подери, ее разобрало любопытство, что это за дерьмо такое и почему оно ко мне прицепилось, и вот она пошла, блядь, и попробовала.
Откуда ты узнал?
Бабушка позвонила мне. Сказала, что зашла к нам, а там дети одни. Не кормлены, а младший сидит на полу в грязном подгузнике. Она стала дожидаться, пока жена вернется, а та пришла обдолбанная в хлам, ни хера не соображает, сказала, что курила.