Но я не могу заставить себя поверить в это.
Меня ведут в штаб-квартиру Триады, которую я раньше не видела, в их лаборатории, я полагаю. Узкие компьютерные терминалы с чёрными панелями, которые я мельком видела в других местах, теперь превратились в огромные панели, почти закрывающие стены, их расчёты показаны на слабом цветном дисплее, который недолго светится, а затем гаснет, поскольку они продолжают долгую работу по определению того, какие измерения должны умереть. Этот комплекс настолько превосходит нашу силу и изощрённость, что я не могу поверить, что мы когда-либо думали, что у нас есть шанс. Они даже не потрудились забрать мою Жар-птицу. Вот какую малую угрозу я представляла для них.
Ватта Конли нигде нет, и это небольшая милость. Но мои родители ждут здесь, стоя возле длинной комнаты со стеклянными стенами в самом центре лаборатории, как будто это алтарь в этом соборе смерти. Выражение их лиц остается печальным, но нежным, как будто они собираются пощадить меня.
— Милая, — говорит мама. — Мне жаль, что это было так трудно.
Они по-прежнему отказываются признавать истинность того, что делают.
— Вы убили другие версии меня. Вы убили целую вселенную. Это выходит немного за рамки «трудно».
Папа пожимает плечами.
— Кто сказал, что будет легко воскресить кого-то из мёртвых?
— Что заставляет вас думать, что вы сможете? — прежде чем они приступят к объяснениям, я жестикулирую, как могу, на свою Жар-птицу. — Вы разорвали моего Пола на четыре части. Вы раскололи его душу. И после этого он должен был бороться изо всех сил, чтобы сохранить контроль, даже просто для того, чтобы остаться в здравом уме
Пол выиграл этот бой. По крайней мере, у него был момент триумфа перед самым концом.
— Как вы думаете, во что превратится Джози после того, как вы снова сложите тысячу её кусочков? Если вы думаете, что она снова станет вашей дочерью, той самой девушкой, которую вы потеряли, вы ошибаетесь. Её будут преследовать жизни, которыми она никогда не жила. Ею будут управлять желания, которых она никогда не испытывала. Неспособна любить людей, которых любила раньше, или обещать, что не причинит вреда никому, кто встанет у неё на пути. Ваша версия меня, называла Пола «чудовищем Франкенштейна», но на самом деле она описывала Джози. Джози — вот кого вы превратите в монстра.
Наконец, мои родители теряют дар речи. Папе требуется много времени, чтобы собраться с силами и сказать:
— Мы близко, так близко…
— Вы готовы обречь Джози на адскую жизнь только для того, чтобы больше не горевать. Но, погодите! Вы будете продолжать горевать. Точно так же, как мне пришлось оплакивать своего отца через несколько месяцев после того, как я узнала, что он на самом деле не утонул. Помните, как вы заставили меня думать, что он утонул? — слёзы снова выступили у меня на глазах. — Неудивительно, что вам всё равно, если Джози превратится в монстра. Вы все уже монстры.
Тишина, которая следует за этим, кажется, длится годами. Я тупо гадаю, не попытаются ли они снова заставить меня работать на них. Что ещё они могут сделать со мной? Возможно, уничтожить моё измерение. Это был бы единственный способ навсегда избавиться от меня как от опасности.
На мгновение я представляю себе наш дом в Беркли Хиллз, с его уютными большими комнатами, растениями в горшках и радужным столом, дощатой стеной уравнений и постоянной болтовней о научных теориях, дурацкими шутками и безграничной привязанностью. Кажется, что этот дом символизирует весь наш мир, тот, который вот-вот будет потерян.
— Посмотри, — наконец говорит мама, указывая на стеклянную камеру. — Маргарет, пожалуйста, просто посмотри.
На что посмотреть? Комната пуста или нет?
У меня отвисает челюсть, когда я понимаю, что в центре комнаты находится полупрозрачная фигура цвета тумана, почти невидимая. Через несколько мгновений я наконец узнаю то, что вижу: Джози. Она лежит, прижав руки к сердцу, в той же позе, в которой, должно быть, она активировала свою Жар-птицу для последнего рокового прыжка. Вселенная или вселенные, которые Триада уже уничтожила, отправили свои осколки обратно, и этого достаточно, чтобы воссоздать эту часть её — намёк, тень, только намёк на тело, которое они пытаются оживить.
Когда они смотрят на старые картины в инфракрасном свете, иногда они видят тени фигур, которые художник закрасил, или очертания людей, которых он хотел нарисовать, но в конце концов решил оставить. Вот кем Джози стала сейчас, просто расплывчатой тенью, которой больше нет места.
— Ох, — говорю я. — Пока ещё не чудовище. Всего лишь призрак.