Отпор не влияет на него. Он просто пожимает плечами.
— Дай мне знать, что ты думаешь, когда мы в следующий раз будем в Каире.
— Конечно. Определённо, — я пытаюсь отмахнуться, но Тео снова усмехается.
Как только он уходит, Пол говорит:
— Ты с ним здесь.
— Нет, это не так! — я бы уловила какой-нибудь признак этого вчера вечером или сегодня утром. — Он просто флиртует, или, может быть, просто Тео.
— Может быть, у тебя всё-таки есть судьба, — Пол отворачивается, чтобы последовать за Тео. — Просто не со мной.
— Почему ты так себя ведёшь? — я могла бы встряхнуть его. — Почему ты так… так ревнуешь, так злишься, когда знаешь, что я…
Пол резко оборачивается. Гнев вернулся, но он был поглощён горем, которое было ещё страшнее видеть.
— Я не сержусь. Я не ревную. Я чувствую облегчение. Ты больше не должна быть привязана ко мне, Маргарет. Тео был бы лучше для тебя.
— Извини, но ты не можешь мне сказать кого любить, это не то, что ты можешь прописать мне, как врач таблетки.
— Неужели ты не понимаешь? — его голос поднимается почти до крика, эхом отражаясь от каменных стен. — Я вижу Тео рядом с тобой и помню, как стрелял в него. Я вижу тебя рядом с ним и хочу трясти тебя, пока ты не упадёшь. Это жестоко… то, во что мой отец пытался меня превратить… я думал, что похоронил это. Может, и похоронил. Но расщепление пробудило это. Я больше не достоин тебя, Маргарет. И это никогда не изменится.
— Прошло всего несколько дней. Как ты можешь знать? — я сочувствую тому, что переживает Пол, но это пораженческое отношение должно прекратиться. — Пол, ты не сделал мне больно. Ты никогда не причинишь мне боль.
— Ты этого не знаешь, — когда я начинаю протестовать, Пол поднимает руку. Ветер треплет воротник его белой льняной рубашки, ерошит рыжеватые волосы. — Ты не представляешь, каково это — быть расщепленным. Ты не знаешь, каково это — знать это… что тебя украли у самого себя.
Это застаёт меня врасплох. Раньше я об этом не думала. Глубина нарушения, интимность и жестокость этого, заставляет меня содрогнуться.
— Теперь ты — снова ты. Я знаю, это было ужасно, но тебе станет лучше.
— Это не такой порез, который можно залатать пластырем. Он глубже, — явно цепляясь за правильные слова, Пол молчит в течение нескольких долгих секунд, прежде чем заговорить снова. — Мои мысли разворачиваются не так, как следовало бы. Мои чувства слишком сильно контролируют меня. С тех пор, как я себя помню, я боролся за то, чтобы быть другим человеком, не таким, как мой отец. Но иногда я ловлю себя на том, что хочу реагировать так же, как он. В других случаях гнев или печаль, кажется, приходят из ниоткуда; они не имеют ничего общего со мной, но они захватывают меня.
— Ты не превратишься в своего отца, — в это я верю абсолютно.
— Может, и нет. Но я понятия не имею, во что превращусь. Только одно можно сказать наверняка. Я уже не тот человек, в которого ты влюбилась. Я изменился больше, чем ты можешь себе представить. И я уже никогда не буду прежним, — его серые глаза наконец встретились с моими. — Ты должна уйти, пока можешь.
Он уходит, и теперь мы оба в отчаянии, оба одиноки.
Через мгновение я решаю остаться в гробнице.
Я не лгала, когда говорила Тео, что моя работа — идеальное развлечение. В этот день я часами стою в коридоре, делая наброски так изящно и точно, как только могу. Красота картин на стенах трогает меня даже сквозь мои страдания, и я представляю себе своего двойника, без сомнения, одетого в тонкую белую хлопчатобумажную тогу и сложный бисерный воротник, которые всегда показывают в фильмах о Древнем Египте. Копирование работы этого человека с каждой деталью, каждой изюминкой, это самая высокая дань, которую я могу отдать оригинальному художнику. И получение этого права позволяет мне чувствовать, что я преуспела в чём-то среди всех этих неудач. Мне нужно это чувство больше, чем следовало бы.
Моя работа становится трудной только тогда, когда слёзы затуманивают глаза. Но я смахиваю их и продолжаю работать.
Хотя я и хочу пойти за Полом, я не делаю этого. Может быть ему нужна сейчас боль. Когда мы испытываем боль, люди обычно говорят: «преодолей это, двигайся дальше, это не так уж плохо». Но мы не можем преодолеть горе, отрицая его. Мы должны это почувствовать. Мы должны отдать ему должное. Иногда это означает делать прямо противоположное «двигаться дальше».» Мы должны погрузиться в самую глубину нашего горя, пережить каждый ужасный момент и вынести пытку, спрашивая, что могло бы быть и что теперь будет. Мы должны истечь кровью, прежде чем наши сердца снова начнут биться.