Теперь я поняла, что имела в виду тетя Ида, произнося свое «возможно, так будет лучше». Очевидная деменция Марфиньки позволила Галине ощутить собственное превосходство, и это заметно улучшило ее настроение.
Нам были предложены чай или ликер — на выбор. Мадамы предпочли ликер, я не стала отбиваться от коллектива, и хозяйка удалилась за угощением в недра квартиры, показавшейся мне огромной. И темной. И неуютной, как фамильный склеп на вырост.
— Пять комнат, а Галина одна, — вкратце обрисовала ситуацию тетушка, пока генеральша шуршала во мгле бесконечного коридора. — Детей у них с мужем нет и не было. Собственно, именно поэтому Галина так боялась, что Федор ее бросит. Но тому вполне хватало Марфиньки, она всегда умела играть милую крошку…
— У Марфиньки с этим Федором что-то было?! — опешила я.
— У Марфиньки с Федором было все, — припечатала тетушка и, кинув взгляд на подругу, не участвующую в разговоре, выплыла в коридор.
Там она встретила хозяйку и выразила той соболезнования по поводу понесенной утраты. Они коротко обсудили что-то еще, но я не разобрала слов — дамы говорили негромко, а в коридоре под четырехметровыми потолками гуляло многоголосое эхо.
Потом мы пили из маленьких пузатых рюмочек вкусный грушевый ликер, и Галина под оханье тетушки рассказывала, как трудно ей дался вчерашний день. Сначала мужа похоронила, потом обнаружила, что в квартиру в ее отсутствие вломились какие-то негодяи, а после еще общалась с полицией, что тоже крайне сомнительное удовольствие!
Мы с тетей осмотрительно не стали говорить, что, по мнению полиции, вломившегося в жилище Федоскиных негодяя зовут Петром Павловичем Мавриковым, он наш добрый знакомый и даже без пяти минут дальний родственник по линии дорогого Жоржика, в миру Бори. Тетушка лишь уточнила, какие последствия имело злонамеренное проникновение. Попросту говоря — что украли-то?
Тут генеральша начала подозрительно вилять и путаться в показаниях. Сначала сказала, что вторженцы вскрыли сейф. Потом заявила: не знает, пропало ли оттуда что-то.
Мы ей, конечно, не поверили. Кому это надо — вламываться в квартиру через стену, пусть даже дощатую, и вскрывать сейф, чтобы ничего из него не взять?
— Темнит Галина, — шепнула мне тетушка, когда ликер был выпит и хозяйка удалилась за добавкой.
А Марфинька, божий одуванчик, восторженно заметила:
— Такие они милые — эти Требушинские! Мне очень нравится у них бывать, — и удалилась в угол, занятый огромным старинным зеркалом в массивной деревянной раме.
Зеркало было мутное и потому волшебное. Морщины и прочие несущественные детали внешности оно не отражало, и Марфинька в нем смотрелась именно той, кем себя ощущала: богиней утренней зари.
— Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос[3], — негромко процитировала я по случаю.
Мне редко доводится продемонстрировать знание поэзии Гомера, нельзя упускать такую возможность.
— Ложе покинул и царь Менелай, вызыватель в сраженье, — моментально откликнулась тетя Ида.
Я уважительно кивнула: мало кто цитирует четвертую песнь «Одиссеи», обычно ограничиваются второй. Они обе, чтоб вы знали, содержат ту строчку про Эос, но продолжение следует разное.
«Царь Менелай, вызыватель в сраженье» явно проассоциировался у тетушки с генералом Федоскиным, хотя тот ложе не вполне покинул — переместился со спального на смертное.
— Что бы там ни украли, это имело отношение к Фердинанду, — уверенно сказала тетя.
— Вынесли их практически одновременно, — кивнула я. — Фердинанда и что-то из его сейфа.
— А Галина, возможно, и вправду не в курсе, — продолжила тетя. — Благоверный ее был просто помешан на секретности. Даже странно, что она знала о существовании сейфа.
— Узнаешь тут, когда в стене дыра и дверца нараспашку, — проворчала незаметно подошедшая генеральша.
Я посмотрела на нее с сочувствием. Реально тяжелый денек у бедной женщины выдался! Хотя внезапно обнаружить потайной сейф совсем не то же самое, что вдруг увидеть пустую сквозную пробоину. В сейфе же наверняка было что-то ценное. Какая-никакая, а компенсация за нервные переживания.