Очень хотелось выяснить, что же там нашлось-то, в сейфе, во всех смыслах внезапно открывшемся, но тетушка, угадав мои мысли, покачала головой: не надо, не спрашивай. И в самом деле, объяснить такой наш интерес было бы трудно.
Мы выпили еще по рюмочке ликера. Вернувшаяся к нам Марфинька попыталась выспросить у Галины, как дела у многочисленного семейства Требушинских, всех мифических представителей которого она помнила поименно, но Федоскина не захотела играть в эту увлекательную игру и дала понять, что нам пора удаляться. У нее были назначены в дорогой частной клинике какие-то лечебные процедуры для поправки морального и физического здоровья, из чего я заключила, что следовать за мужем жена не собирается, планирует еще жить-поживать.
Вот точно в сейфе было что-то ценное, без средств к безбедному существованию вдовица не осталась.
Удивительное дело: за время нашего отсутствия диспозиция будто и не изменилась: Ирка и Волька все так же сидели за столом. Подруга невозмутимо трапезничала, а кот напрасно испепелял ее огненным взором — куда до него джедайскому мечу.
— Вы что же, с утра не вставали с места? — удивилась я, распахнув дверь и любезно пропустив вперед тетушку.
Боря, который нынче Жоржик, повез Марфиньку в ее родные пенаты, а мы вернулись на Петроградку.
— Мы-ы, мы-ы! — противным голосом неисправимого кляузника заныл Волька, бухнувшись со стула к ногам хозяйки.
— Мысли не допускаешь о том, что я не дам тебе… Чего я ему не дам? — Тетушка, снимая шляпку у зеркала, оглянулась на Ирку.
— Мя-а! — первым ответил кот, сел в позу «Верный Джульбарс на охране границы» и уставился на тетушку взглядом, полным преданности.
— Мясо из борща, — развернула лаконичный кошачий ответ Ирка. — Я не дала ему телятину, но курицу он уже слопал.
Мы с подругой родом с Кубани и умеем готовить правильный борщ. В идеале в нем должно быть два вида мяса, которое нужно варить поочередно и… Но не буду уподобляться Марфиньке с ее художественной декламацией рецептов для примуса.
— Воля, ты же знаешь: коту нельзя есть слишком много человеческой еды, — напомнила тетушка зверю. — Могу предложить прекрасный сухой корм. Будешь?
— Мо-о, — скандальным голосом молвил кот, хлестнул хвостом и в два прыжка ускакал наверх — в светлицу, а потом, судя по скрипу форточки, за окно — на крышу.
— Можете сами есть свой сухой корм, — машинально перевела я с кошачьего на человеческий и покачала головой. — Однако разбаловали мы животное!
— Ничего, нагуляется — слопает и корм, — рассудила Ирка и переместилась к плите. — Все будут борщ, я наливаю?
Бум! Входная дверь содрогнулась. Старинный бронзовый колокольчик, которым тетушка сзывает домочадцев к столу, ударился о стену и приглушенно звякнул.
— Кто стучится в дверь ко мне? — подняла брови тетушка.
— С толстой сумкой на ремне! — подхватила я цитату.
— С цифрой 5 на медной бляшке, в синей форменной фуражке? Это он, это он — ленинградский почтальон![4] — с удовольствием присоединилась к декламации Ирка.
Она неплохо знает детскую поэзию — еще недавно вслух читала книжки своим сыновьям-близнецам.
Дверь снова содрогнулась. Я не стала сразу открывать ее, сначала посмотрела в глазок и сообщила присутствующим:
— Это не почтальон. Это Кружкин.
— В такое время? — Ирка поглядела на часы на стене.
Василий Кружкин — художник. Как большинство уважающих себя представителей богемы, он ведет преимущественно ночной образ жизни, и полдень для него все равно что для обычного человека глухой предрассветный час.
Явление Кружкина народу в неурочную пору вызывало тревогу.
— Что-то случилось, — предположила моя подруга и кивком велела мне открыть.
Я распахнула дверь и сразу же отпрыгнула в сторону, потому что Василий незамедлительно рухнул на колени и ударил челом в пол:
— Иринушка! Прости меня, дурака! Не вели казнить, вели миловать!
— Вася, ты спятил? У меня и без тебя есть кого миловать, я давно замужем, ты забыл? — Ирка похлопала по ладони половником, прозрачно намекая на готовность пустить его в ход не по прямому назначению.
— А чем это у вас пахнет? — Не осознавший угрозы Кружкин поднял голову и принюхался.
— Хотите борща, Василий? — разумеется, предложила гостеприимная тетушка.
— А хочу! — Кружкин раздумал подавать челобитную, вскочил на ноги и резво проследовал к столу.
Ирка поместила перед ним дымящуюся тарелку, потом наполнила еще две — для нас с тетушкой, положила ложки, выставила нарезанный хлеб, сметану и солонку. Оглядела композицию и села напротив Василия: