А потом вдруг снова оказываюсь перед ней.
– Думаю, эта нравится тебе больше всех, – произносит знакомый мужской голос.
Я замираю, дыхание перехватывает, и, медленно обернувшись, я вижу…
Передо мной стоит Крю Ланкастер, приковав взгляд к висящей перед нами картине.
Зачем он здесь? Как узнал? Откуда пришел? Я даже не заметила, как он вошел в галерею. Видимо, слишком увлеченно рассматривала каждую картину.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я с придыханием.
– Услышал, что до конца года в Трайбеке проходит выставка. Решил заглянуть. – Крю прячет руки в карманах и смотрит на меня. – Ты тоже на нее пришла?
Мне хочется его ударить. Или обнять. Кажется, словно я его выдумала. Это вообще по-настоящему?
– Вообще-то да.
Можно подумать, он не знает.
– Забавное совпадение. – Крю снова сосредотачивается на картине, молча изучает ее, а потом подходит к табличке с информацией, висящей возле нее. – Хм-м. Интересно. Эта называется «Две киски».
– Нет. – Я подхожу к картине, проталкиваясь мимо него, чтобы прочесть название картины…
«Две киски».
Крю посмеивается, когда я поворачиваюсь к нему лицом, на котором, несомненно, отразился шок.
– Поверить не могу, что она так называется.
– А я могу. Разве искусство не должно будоражить?
Я гляжу на него в неверии. А еще не могу поверить, что он здесь. Стоит передо мной. Он так хорошо выглядит в джинсах и черном пиджаке поверх темно-серого свитера. На ногах найки, на голове – шапочка, которую он снимает и прячет в карман, оставив волосы торчать во все стороны.
Меня так и манит их пригладить. Провести по ним пальцами. Узнать, такие ли они мягкие на ощупь, какими кажутся на вид.
– Почему ты решил, что мне нравится эта картина? – интересуюсь я.
– Потому что ты постоянно к ней возвращаешься.
– И давно ты здесь?
– Достаточно, чтобы увидеть, как ты уже делала это трижды. – Крю делает шаг ближе и понижает голос. – Купи ее, Пташка. Ты же знаешь, что хочешь.
От его слов закипает кровь, и я, повернувшись к нему спиной, снова смотрю на картину.
– Больше всего мне нравится зеленый цвет. Такой насыщенный.
– Зеленый – твой любимый цвет?
Я чувствую, как он подходит ближе, как меня пронизывает тепло его тела. Держу себя в руках, чтобы не прикоснуться к нему, хотя мне очень этого хочется.
– Нет. Мне нравится розовый. Или красный. – Я колеблюсь, а потом спрашиваю: – А какой у тебя любимый цвет?
– Зеленый. – Он наклоняется, приближаясь губами к моему уху, совсем как в моих вчерашних фантазиях. – Как цвет твоих глаз.
Ноги дрожат, и я, встав прямее, опускаю голову в попытке совладать с дыханием. Что он пытается сказать?
Чего хочет добиться?
– Так ты собираешься ее покупать? – Крю так близко, что его дыхание касается моего уха. Шеи. Подняв голову, я встречаю его напряженный взгляд, и чем дольше мы смотрим друг на друга, тем сильнее пересыхает во рту. – Покупай. Чутье подсказывает тебе, что она та самая.
Я поджимаю губы из страха, что ляпну какую-нибудь глупость, например, о том, что мое чутье вдруг подсказало, что это он – тот самый.
Но я молча проглатываю слова, которые норовят сорваться с языка.
– Давай еще пройдемся по галерее, – предлагаю я. – Хочу убедиться, что хочу именно эту картину.
– Ты никогда не совершаешь импульсивных поступков, Пташка? – Его тон мягок. Едва ли не соблазнителен.
– Нет. Не особо.
– Попробуй как-нибудь.
– Зачем?
– Необдуманные поступки порой раскрепощают.
Я не знаю, каково быть раскрепощенной. Чувствовать себя свободной. Мне это неведомо. Мне говорят, что, где и когда я должна делать. Всю жизнь меня полностью контролируют.
– Искусство дарит мне чувство свободы, – говорю я.
Крю склоняет голову.
– Как это?
– Трудно объяснить. – Я вновь смотрю на картину. – Глядя на нее, я чувствую, что могла бы стать другим человеком. Например, может, я девушка, которая лежит на полу и хочет, чтобы ее кошка подошла поближе и дала себя погладить.
Крю посмеивается.
– Думаешь, такое послание пыталась донести художница?
– Не знаю, что она пыталась донести, но вижу я именно это. Досаду. Она просто хочет быть любимой. Разве не этого мы все хотим? – Я поглядываю на него.
Он не произносит ни слова, но выражение его лица говорит о многом.
– Мы все по-разному воспринимаем искусство, – продолжаю я. – В этом его прелесть. Оно не однобоко, а многогранно. Заключает в себе миллион идей, мыслей и образов.
Крю пристально смотрит на меня оценивающим взглядом, а когда заговаривает, его голос звучит низко и хрипло.