– Батюшка, вы живы? – спросил я, и от ответной тишины холодок тонким ручьем потек между лопаток. – Ау, отец Агап!
– Это вы, Кирилл Андреевич? – наконец с опаской отозвался священник.
Я присел, покрутил головой по сторонам, освещая все углы, но батюшку не увидел.
– Где же вы, черт вас подери?! То молчите, то прячетесь.
– Здесь я, за аквариумом, вымаливаю у господа нашего прощение за грехи наши.
Только теперь я увидел темную лохматую голову, медленно поднимающуюся над стеклянным кубом.
– Вы слышали крик? – спросил я.
– Крик? – с равнодушием уставшего нервнобольного переспросил батюшка. – Видите ли, я так вдохновенно читал молитвы, что мог не услышать…
– Он чокнулся, – со знанием дела сказала Лада.
– Марина! – выкрикнул я, круто повернулся и выбежал из кабинета.
Дверь номера девушки была заперта. Я постучал сначала тихо, потом громче, потом несколько раз двинул по двери ногой.
– Спать при таком грохоте человек не может, – сказала мудрая Лада. – Надо выламывать.
– Держи фонарь! – крикнул я ей и подскочил к номеру профессора. – Курахов!! – крикнул я, занеся кулак, и уже был готов грохнуть по двери, как отчетливо услышал профессорский голос:
– Что вы кричите? Я не глухой.
– Марина не открывает! Вы слышали ее крик?
– Да, как будто кричал кто-то, – раздалось из-за двери.
– Да отоприте же! Что мы с вами через дверь разговариваем?
– А вы один?
Я машинально глянул на Ладу, будто хотел убедиться, что она стоит со мной рядом.
– Послушайте, – теряя терпение, произнес я. – Какая вам разница, один я или нет? Хотел бы ошибиться, но мне кажется, что с вашей падчерицей что-то случилось.
– Сейчас, сейчас! – словно делая одолжение, прогундосил Курахов. – Что-то с замком случилось…
Он явно тянул время. Замок в его номере был элементарным и безотказным. Профессор чего-то опасался.
– Ну, что там у вас?! – крикнул я и, не сдержавшись, все же стукнул по двери ногой.
– Скажите, господин директор, а что там стряслось с батюшкой? Почему он так громко кричал?
Я повернулся лицом к Ладе. От возмущения не хватало слов.
– Ему приснился плохой сон, будто он спит с женщиной! – за меня ответила Лада. – Вы что, боитесь нам открыть?
– А-а! – радостно отозвался Курахов и щелкнул замком. – И наша очаровательная нимфеточка здесь?
Дверь отворилась, из номера решительно вышел Курахов.
– Что вы здесь столпились? – недовольно буркнул он и тотчас принялся командовать: – Запасной ключ несите! У вас должен быть запасной ключ. Не надо ничего ломать. Ломать – не строить. Отойдите от двери подальше, всякое может произойти…
Он приблизился к номеру Марины, осторожно надавил на дверь двумя пальцами и констатировал:
– В самом деле заперта.
Затем сделал повелевающий жест рукой, который относился ко мне, и изрек:
– Пока вскрывать не будем. Может быть, она не в себе. – И, прислонившись щекой к двери, Курахов голосом волка, переодетого в овечью шкуру, пропел: – Мариша, деточка! Что с тобой, почему не открываешь? У тебя все в порядке?
Мне невыносимо хотелось стукнуть профессора фонариком по лысине. Профессор словно почувствовал это, понимающе посмотрел на меня и поторопил:
– Надо вскрывать! Не тяните резину, иначе будет поздно!
Я быстро отомкнул замок и распахнул дверь. Профессор, однако, зайти внутрь не спешил.
– Ну, давайте, давайте, заходите! – принудил он меня первым выяснить, что случилось с его падчерицей.
Я вошел в комнату, за мной – Курахов и Лада.
– Принесите свечу! – попросил я Курахова. Фонарь угасал намного быстрее, чем мне хотелось, и с нескольких шагов уже трудно было рассмотреть детали комнаты.
– Будьте так любезны, – профессор переадресовал просьбу Ладе. – В моем номере, прямо у входа, на журнальном столике, стоит свеча.
– А зачем вам свеча? – Лада слегка посторонила меня и встала посреди комнаты. – Вы разве не видите, что здесь никого нет?
Я понял это несколькими мгновениями раньше, но мне почему-то стало легче от ее слов.
– Совершенно невозможно о чем-либо попросить, – проворчал профессор. – Мы не слепые, милая, и хорошо видим, что здесь никого нет. – Он повернулся ко мне: – Что это значит, господин директор? Где Мариша?
Я предпочел не вступать в словесную перестрелку с профессором и, насколько позволял тусклый свет, рассмотрел комнату. На стуле были аккуратно развешаны сиреневая кофточка и черная юбка, под ним – пара низких, лишенных каблуков туфель. Прикроватная тумбочка была вплотную придвинута к кровати. Рядом со свечой, закрепленной на банке из-под растворимого кофе, лежал открытый томик Нового Завета. Я коснулся рукой теплого, оплавленного верха свечи и придавил фитиль. Горел еще совсем недавно, парафин не успел застыть.
Профессор был напуган и даже не пытался скрыть этого.
– Куда же она, по-вашему, могла деться? – спрашивал он нас с Ладой, но, понимая, что ответа нет, начинал сыпать версиями: – Может быть, она вообще не ночевала здесь? Но вы же видите – постель смята. Убежала на море в одной ночной рубашке, под дождь и ветер? Бред! Ее кто-то увел отсюда насильно?
Последнюю версию он озвучил с трудом. Голос профессора предательски дрогнул. Я нарочно заострил на ней внимание:
– Как вы сказали? Ее кто-то увел отсюда насильно? И что, вам известны мотивы?
– Не надо! – Профессор едва не сорвался на крик. – Не надо делать вид, что вам уже все известно, что вы обо всем догадались… Но если это дело рук Уварова – то он горько пожалеет о содеянном. Крайне горько!
– Идите сюда! – позвала нас из коридора Лада. Она уже вынесла из номера профессора свечу и теперь стояла с ней у торцевого окна, держа двумя пальцами на уровне лица небольшой лоскуток ткани.
– Что это? – в один голос спросили мы с Кураховым.
– Кружева, – ответила Лада. – Можете не сомневаться – от ночной рубашки.
Профессор выхватил лоскут, поднес его к глазам.
– Надо еще разобраться – от ночной или от дневной, – проворчал он. – Вы слишком торопитесь делать выводы, милая… А окно открыто или как?
Я потянул за ручку оконную раму. Она открылась.
– Вы запираете окна на шпингалеты, господин директор? – ядовитым голосом спросил Курахов.
– Да, окна всегда закрыты. Проветривать нет необходимости – работают кондиционеры.
– Почему же сейчас не заперто?
– Видимо, кому-то было нужно, чтобы снаружи его можно было открыть.
– И что вы этим хотите сказать?
– Ничего! – Я пожал плечами. – То, что я хотел сказать, я сказал. Не надо выискивать в моих словах скрытый смысл.
– Неужели вы думаете, – негромко говорила Лада, словно сама с собой, – что через окно, по пожарной лестнице, можно унести человека?
– В самом деле! – неожиданно поддержал скептицизм Лады профессор. – Человек – это не манускрипт, господин директор. И даже не чемодан.
Я не стал доказывать обратное, молча обхватил Ладу чуть выше колен, приподнял ее и взвалил себе на плечо. Она не успела пискнуть, как я взялся свободной рукой за оконную ручку, встал на подоконник и, пригнувшись, без особого труда достал ногой до ближайшей перекладины пожарной лестницы.
– Вопросы есть? – спросил я, возвращаясь обратно и опуская девушку на ноги.
– Подождите! – воскликнула Лада и подняла палец вверх. – Сатана поднялся сюда по пожарной лестнице и через окно утащил Марину. Зачем же тогда он разбил стекло на первом этаже?
– Какой еще сатана? – встрепенулся Курахов, словно Лада непристойно выразилась. – Что за бред?
Я остановил профессора движением руки и пояснил:
– Батюшка спал внизу, когда кто-то швырнул в стеклянную стену кирпич. Нашему священнику показалось, что это был сатана.
– Понятно! – кивнул профессор. – Шизоидная реакция на религиозно-фанатический психоз.
– И все-таки, – напомнила Лада. – Зачем надо было разбивать стекло?
– Мы занимаемся не своим делом! – покачал головой профессор. – Мы начинаем играть в детективов. А надо принимать срочные меры!