– Скажи, экспонаты нужны тебе или ему?
– Мне, тетя Шура.
– Это правда?
– Правда.
– Ты не думай, что я склочная и злая старуха, – сказала она, помолчав. – Просто я очень люблю историю и бережно к ней отношусь. А всякие проходимцы и болтуны, которые смеют называть себя историками, выводят меня из равновесия… Подумать только – казну Солдайи увезла какая-то испанская графиня. При чем здесь, спрашивается, графиня? Откуда он ее взял? Сам придумал? Умереть можно от такого вопиющего невежества… Надеюсь, Кирилл, ты не веришь в эту ерунду? – спросила Лебединская и пытливо заглянула мне в глаза.
– Что вы! Конечно, нет, – ответил я и вдруг понял, что сказал неправду.
Мы спускались по лестнице. Лебединская держала меня под руку и, осторожно ступая, наговаривала:
– Запомни, Кирилл! Копии монет – это ерунда, их можно будет еще заказать. А вот если ты потеряешь что-нибудь из культовой утвари или какую-нибудь брошь, пряжку, то меня уволят с работы и вдобавок припишут хищение.
– Все ясно без слов, – отвечал я, ужасаясь тому, на что толкаю женщину.
Вскоре мы с Лебединской открыли большой замок на дверях и тихо шмыгнули внутрь музея. Потом, в течение получаса, я упаковывал в большую спортивную сумку коробочки с экспонатами, а заведующая, склонившись с папиросой в зубах над свечой, составляла опись.
Когда мы вышли и навесили на двери замок, мои часы просигналили одиннадцать вечера.
Я вернулся к машине и закинул сумку на заднее сиденье. Влад с кем-то разговаривал по сотовому телефону. Он приложил палец к губам, предупреждая, чтобы я соблюдал тишину.
– Хорошо, – говорил он в трубку каким-то приглушенным голосом. – Даю вам еще сутки. И это наш с вами последний разговор. До встречи!
Влад защелкнул крышку микрофона, утопил антенну и сунул трубку в нагрудный карман.
– Ты с кем говорил? – спросил я.
– С Кураховым… Ну, показывай, что принес!
Я раскрыл сумку и достал первую попавшуюся коробочку. Влад открыл ее, высыпал в ладонь горсть монет с изображением всадника с копьем, сжал кулак и, не сдерживая эмоций, стукнул меня в плечо.
– Ну, Кирилл, мы теперь этих похитителей ткнем мордами в дерьмо!
– Главное, до этого не попасть в руки ментов, – предупредил я, пряча коробочку в сумку. – Иначе придется нам с тобой долго сидеть на нарах за ограбление музея… Так что ты сказал Курахову?
– Я перенес время нашей встречи на сутки вперед.
Он вышел из машины и закинул сумку на плечо.
– Может, тебя все-таки подвезти? – спросил я, представляя, как Влад потащит пешком, по ночному заповеднику, тяжелую сумку с антиквариатом.
– Не надо. У тебя сейчас своих дел полно. А мы сейчас быстро загрузимся и не позже часа ночи выедем.
– Мы? – Мне показалось, что я ослышался. – Кто это – мы?
Влад не ожидал, что я так отреагирую. Он думал, что я уже воспринимаю его союз с Анной как само собой разумеющееся.
– Мы – это я и Анна, – ответил он. – А чему ты удивляешься?
– Уже ничему, – ответил я и, морщась от боли, ножом пронзившей душу, вдавил педаль акселератора в пол.
Глава 34
Есть спрос – будет и предложение. Правило железное. Едва я остановился под огромным буком, листья которого елочной мишурой блестели в свете фонарей, как, материализовавшись из темноты, перед машиной появилась фигура черноволосой женщины в красной шелковой рубашке с остроугольным воротником.
Я включил лампочку на панели и сфокусировал свет на своем лице. Сутенерша сразу узнала меня.
– Где Лада? – спросил я.
– К сожалению, ее сегодня не будет. Она немного приболела.
– Адрес!
– Ей-богу, не знаю!
– Кажется, ты мне должна пятьдесят долларов!
Сутенерша сразу же «вспомнила»:
– По-моему, если не ошибаюсь, улица Гагарина, – произнесла она, закатывая вверх глаза, прикрытые, как зонтом, гигантскими накладными ресницами, – дом два, квартира восемнадцать…
По дороге я заскочил в магазин, торгующий круглосуточно, купил меда и ананас и попросил продавщицу уложить все это в пакет с претенциозной надписью «Севастополь – город русских моряков».
Ненавижу квартиры, у которых не работает или отсутствует дверной звонок. Стучаться – то же самое, что обращаться к человеку, стукнув его в спину. К тому же, по стуку можно догадаться о настроении человека и его отношении к обитателю квартиры. Звонок же уравнивает всех, звучит ровно, единообразно и четко, как строевой шаг парадных «коробок». В квартире номер восемнадцать кнопка звонка отсутствовала.
Я стукнул в дверь один раз кулаком, словно прибил таракана, и этот стук в моем понимании означал приблизительно следующее: «Возможно, я был немного не прав, но и ты должна была меня понять – после случившегося у меня стали шалить нервы, но вместо того, чтобы спокойно воспринимать мои эмоции, ты сама дала «психа», что лучше было бы не делать».
Не интересуясь, кто к ней ломится, Лада приоткрыла дверь и равнодушно посмотрела на меня. Без макияжа, в домашнем халате, с заспанным лицом, она была совсем другой, чем на панели. Я бы сказал, она была проще, но красивее.
– Я тебе мед купил, – сказал я, протягивая Ладе пакет. – Мне сказали, что ты заболела гриппом.
– Они соврали. Просто я «завязала».
Лада открыла дверь шире, отошла в сторону, пропуская меня. Мне сразу понравилась однокомнатная квартира, которую она снимала. Хозяева, видимо, опасаясь за сохранность мебели, вывезли все, что было можно. Кроме широкого гостиничного матраца с подушкой и простынями да платяного шкафа, в комнате ничего не было.
– Хорошо у тебя, – сказал я. – Легко дышится. Мебель не давит на мозги.
Лада села на матрац, по-турецки скрестив ноги, и со скучающим видом посмотрела на меня, мол, шутка неудачна, валяй дальше.
– У тебя что-нибудь покушать есть? – спросил я, выглядывая в окно. Пейзаж – ни к черту!
– Йогурт.
– А мясо есть?
Лада отрицательно покачала головой.
– Плохо, – загрустил я. – Тогда, может быть, поужинаем в «Бризе»?
Чем мне Лада нравилась, так это тем, что не ломалась и не заставляла долго себя уговаривать. Молча подошла к шкафу, развязала пояс халата, сбросила его к ногам, оставшись в чем мать родила. Она вела себя естественно, без стыдливости и кокетства, словно мы были мужем и женой с многолетним стажем. Мне нравилась эта манера поведения, и, пользуясь случаем, я откровенно рассматривал ее.
– Как ты думаешь, это платье надеть или черное? А могу красный костюм.
– Лучше джинсы, – ответил я. – И куртку. И прихвати с собой на всякий случай зубную щетку.
Не знаю, как она догадалась, что это уже не шутка. Не переспрашивая, она оделась так, как я посоветовал: получился походный и вполне приличный прикид – джинсовый костюм, кроссовки и спортивная сумка на плече.
Когда мы с Ладой спустились в ночной бар «Бриза», то несколько секунд, ослепшие, стояли на входе, с трудом различая лишь сумрачные тени игроков, колдовавших над бильярдным столом. Я взял Ладу за руку и повел к барной стойке, освещенной красными светильниками, словно фотолаборатория. Мне показалось, что Сереги здесь нет, и я хотел выяснить у бармена, был ли он и будет ли. Но, обойдя бильярдный стол, тотчас заметил в дальнем углу группу парней, потягивающих баночное пиво, и Серегу среди них. Он помахал мне рукой, поднялся из-за стола, заслонив его вместе с братками, и подошел ко мне.
– Здорово, – сказал он, подавая мне мягкую руку, потом кивнул Ладе.
Я тронул Ладу за кончик уха и шепнул:
– Посиди пока за стойкой.
Как только Лада отошла, Серега, попыхивая сигаретой, негромко сказал:
– Короче, тебе надо сматываться отсюда на время. Капитан слюной брызжет, ищет тебя. Если поймает – посадит.
– Я скоро уеду, – ответил я.
– Правильно. А куда, если не секрет?
– В Карпаты.
Серега вскинул свои черные брови.
– Я хорошо знаю Карпаты. Могу дать адреса надежных ребят. Скажешь, что от меня – приютят… А куда именно ты намылился?