Пять человек застыли на берегу обрыва. Потрясенные, никто из нас не мог произнести ни слова, лишь Лада сквозь зубы произнесла:
– Тебя за это будут судить.
– Не будут, – спокойным голосом ответил Влад. – Где взял, туда и вернул. Пусть теперь твое любимое государство ищет.
– Влад, – прошептал я, едва не теряя сознание, и, чтобы не упасть, схватился рукой за дерево. – Что же ты сделал? Столько людей полегло…
– Да все нормально! – легкомысленно отозвался с другой стороны Серега. – Пустим слух, и сюда со всех окрестностей ломанется народ с тазами, золото мыть. Клондайк! Представляете, что здесь будет твориться?! Об этой реке узнает весь мир! – Он помолчал и добавил уже другим тоном: – А вообще-то, Влад, ты козел, и тебя следовало бы отправить вслед за сундучком. Хоть бы горстяшку Кириллу оставил на ремонт гостиницы.
Лада присела возле меня на корточки, провела ладонью по моей щеке.
– Пойду встречать машины, – сказала она. – Я ненадолго тебя оставлю. Потерпишь?
Я кивнул, хотя уже с трудом разбирал слова. В голове шумело, мысли путались. Мне трудно было сфокусировать зрение – фигура Лады двоилась, плыла, словно девушка летела над кустами.
Анна села рядом со мной.
– Стерва, – сказала она мстительно, провожая взглядом Ладу. – Так тебе и надо. И носи теперь эту лапшу до конца своей жизни.
– О чем ты? – прошептал я.
– Сейчас Влад тебе все скажет.
Влад грохнулся перед нами на колени, обнял нас, и мы втроем стукнулись лбами.
– Кирюха, дружище, – возбужденно зашептал он. – Неужели ты в самом деле подумал, что я козел? А? Подумал ведь, признайся!
Мне трудно было понять, думал я о нем так или нет, и лишь негромко простонал в ответ.
– А я не козел! – шептал он мне в лицо. – Не для того я искал эти сокровища, чтобы вот так взять и выкинуть их в реку. Швырнул-то я всего лишь гнилой сундучок, набитый землей. А монетки с камешками до этого пересыпал в рюкзак. Как твой дружок нас от деревьев отвязал, так я сразу и пересыпал… Ну ты понял, что я тебе сказал? Поделимся на троих, всем поровну – тебе, Анне и мне, да Лебединской горсточку отсыпем…
Хорошую новость надо сообщать вовремя. Я терял сознание, и два санитара, бегущих с носилками к нам, представлялись мне лодочником Хароном, который должен перевезти меня с берега жизни на берег смерти.
Глава 59
Я умирал и метался на носилках, вырывая из рук иглы, пронзившие мои вены, как гвозди. Меня качало из стороны в сторону, кто-то пытался удержать меня, и холодные руки давили мне на грудь. В ушах стоял невыносимый вой сирены, и мне казалось, что ко мне все еще мчится «Скорая», но никак не может доехать. Пучки рассеянного света время от времени пробивались через матовые окна, освещали потолок кабины с крюками для подвески, стояки капельниц и незнакомое лицо женщины в белой шапочке.
– Анна! Анна! – звал я, и, как ни странно, эта женщина склонялась надо мной, поправляла подушку и что-то говорила, но я не мог понять ни слова, и, чувствуя, что меня жестоко обманывают, я снова начинал звать Анну, но слышал совсем иное:
– Лада! Лада!..
Глава 60
Очнулся я в больничной палате и долго лежал без мыслей и желаний, глядя на древнюю ель за окном, раскачивающую тяжелыми лапами. На ней сидел туманный голубь, утробно булькал, топтался по ветке и толкал плечом безразличную ко всему самочку.
Потом пришла высокая и крепкая, как баскетболистка, медсестра и сняла с моей забинтованной от плеча до пальцев руки круглую грелку, холодную, как лед, и молча унесла ее с собой. Я почувствовал себя виноватым, словно сам мог давно догадаться, что не я один нуждаюсь в этой штуковине.
Потом жизнерадостная старушка привезла на тележке сваренную на воде жидкую пшенную кашу, покрытую тонкой подсохшей слизью, поставила тарелку на тумбочку, сунула мне в руку ложку и сказала что-то на непонятном языке. Я на всякий случай ответил: «Спасибо!» Когда старушка ушла, я тронул поверхность каши ложкой. Липкая, как изолента, каша мгновенно приклеилась к донышку ложки и легко отцепилась от тарелки. Я раскачивал над открытым ртом эту подрагивающую желто-серую субстанцию, напоминающую медузу, прикидывая, с какого края ее лучше откусить, но не успел этого сделать. Медуза шмякнулась мне на лицо, и я тотчас вспомнил ощущение, как когда-то давно брадобрей прикладывал мне к лицу горячий компресс.
После обеда медсестра принесла мне вместе с градусником маленький картонный квадратик. На одной его стороне было отпечатано: «КЕДРОВА Лада Анатольевна. Сотрудник МВД, старший лейтенант». И ниже – несколько киевских телефонов. На другой стороне от руки было написано всего одного слово: «ПОЗВОНИ!!!», обрамленное отпечатком вымазанных в губной помаде губ.
Не помню, куда я сунул эту визитку.
Ночью я спал плохо и думал о судьбе черноморских крабов и мидий, которых безжалостно поедают оголодавшие за зиму курортники.
А утром ко мне пришел Влад. Он зачем-то приволок букет цветов и большой пакет с моим любимым джином и литровым пакетом молока. Я обрадовался его приходу, потому что появилась возможность немного послушать родную речь.
– Тебе большой привет от Сереги! – сказал Влад, присаживаясь на край койки. – Он просил передать, что Небородько сидит в СИЗО.
– Кто такой Небородько? – не смог вспомнить я.
– Это капитан милиции, который «наезжал» на тебя.
– И за что этого несчастного посадили?
– За взятку.
– Хорошая новость, – кивнул я.
– А у меня сегодня три новости, и все хорошие! – похвастал Влад.
– Тогда давай вторую.
Влад движениями фокусника полез во внутренний нагрудный карман, вытащил оттуда зеленую «корочку» и два ключика в связке.
– Что это?
– Отгадай!
– Ключи от «шестисотого» «Мерседеса» и удостоверение героя незалежной Украины.
– Неправильно! – огорчился Влад. – Ты очень примитивно и мелко мыслишь. Это пропуск в московский «Элекс-банк», бункер сейфовых ячеек. А это ключики от ячейки номер восемнадцать-сорок шесть… Там стоит черный кожаный кейс. А что в нем, ты, надеюсь, сам догадываешься.
– Догадываюсь, – ответил я. – Валяй третью новость!
Физиономия Влада расплылась в широченной улыбке.
– У нас с Анной будет ребенок.
Въезжая в эти слова, я слишком долго сверлил взглядом неестественно высокий лоб Влада, отчего он, должно быть, почувствовал боль и стал медленно отодвигаться от меня. Потом привстал с койки и, пятясь к двери, забормотал:
– Ты что, Кирилл?.. Да что с тобой?.. Что ты так на меня смотришь?..
Не знаю, с каким выражением я смотрел на него. Но я знал то, чего никогда не мог знать Влад: после ранения в банке Милосердова Анна не могла иметь детей. Значит, он соврал для того, чтобы сжечь все мосты между нами, поставить точку в нашей затянувшейся размолвке. Ведь Анна была уже не просто молодой и красивой женщиной. Она стала очень богатой невестой.
– Пошел вон, – сказал я, привставая с подушки и, как гранату, вытащил из пакета бутылку с джином.
– Да ты что, дружище?! – опешил Влад. – Ты что, приревновал?
Он пытался улыбаться, но страх скривил его губы.
– Вон!! – заорал я.
Влад едва успел пригнуться. Бутылка ударилась в стену и разорвалась, как бомба с отравляющим веществом.
Он больше не приезжал и правильно делал. Анна тоже не приезжала – ни в больницу, где я провалялся целый месяц, ни в Судак, куда я вернулся в первых числах августа. Может, Влад ей что-то наврал про меня? Или она поняла, что наши отношения безнадежно испорчены, и нашла в себе мужество похоронить меня в своем сердце и все, что когда-то так крепко связывало нас двоих.