Она действительно была красива. Нежный овал лица, большие темные глаза, несколько удлиненные, как у японок. Крутой лоб и чувственные губы.
Девушка скользнула глазами по Хаблаку – он невольно сжался, ведь она могла запомнить его в чайной. Но она глядела равнодушно, потом бросила взгляд на парня в одной майке и пижамных брюках, прошмыгнувшего мимо нее, покачала головой и направилась к каюте Осташевича.
Капитан отвернулся от окна, но все же видел, как блондинка постучала в дверь. Рогатый будто ждал ее – сразу открыл, и девушка юркнула в каюту.
Хаблак встал и вышел на палубу. Как условились, окно каюты Осташевича было открыто, Романика сидел под ним в деревянном кресле. Это не могло вызвать подозрения – все кресла на палубе были заняты; вечер стоял теплый, еще только начинало темнеть, и пассажиры высыпали на палубу.
Хаблак прошел мимо окна каюты Осташевича. Рогатый стоял спиной к окну, блондинка сидела на диване и что-то вынимала из сумочки. Сейчас Осташевич получит деньги, потом, если девушка начнет расспрашивать его, должен рассказывать громко, чтобы услышал Романика. В конце концов, зачем Рогатому предупреждать Толика? Единственный мотив: вечная ненависть вора к милиции, но должен же знать, что в случае успешного завершения операции суд соответствующим образом оценит его поведение.
Хаблак немного постоял, глядя, как пенится вода за бортом теплохода, и повернул обратно.
Осташевич стоял теперь боком к окну, блондинка все еще сидела на диване. Рогатый, сильно жестикулируя, что-то втолковывал ей. На мгновение он встретился взглядом с Хаблаком, на одно только неуловимое мгновение, однако успел кивнуть ему, что, мол, все в порядке – нагнул голову и незаметно подмигнул.
Капитан остановился неподалеку – у стеклянной двери в холл. Вдруг он заметил, что Романика подает ему какие-то знаки. Потом лейтенант быстро встал и, обойдя толстую женщину, подошел к Хаблаку.
– Они идут в ресторан… – возбужденно прошептал лейтенант.
– Кто? – спросил Хаблак и сразу же пожалел: зачем задавать бессмысленные вопросы? – Нах-хал! – взорвался он, но тут же тихо и весело засмеялся. – Правда, нахал и считает нас дурачками… – Говоря это, видел, как в холле появилась блондинка в зеленом платье – шла, гордо подняв голову и выпятив грудь, а чуть позади ее держался Рогатый. Увидев капитана, развел руками – мол, что может поделать, если такая чудесная женщина пригласила его поужинать, и потом уже шел, не оглядываясь.
– Ну и подлец! – восхищенно воскликнул Романика. – У нас под носом будет пьянствовать, денег у него до черта – триста пятьдесят тысяч, и знает, что все равно их конфискуют…
– Я это ему припомню, – сказал капитан таким тоном, что было ясно: припомнит-таки. – А теперь нам ничего иного не остается, как составить Рогатому компанию.
В ресторане было мало народу – Осташевич с блондинкой устроились за столиком, на котором стоял букет роз. Рогатый галантно вытащил из вазы большой красный цветок и подарил блондинке. Та положила розу на стул рядом с собой, села, закинув ногу на ногу, видно, знала цену своим прелестям и демонстрировала их.
Хаблак с Романикой заняли столик за спиной блондинки, чтобы не привлекать ее внимания и хорошо видеть Осташевича. Тот понял их маневр и успокаивающе махнул рукой – мол, все в порядке и можете надеяться на меня.
Официантка принесла меню. Осташевич уткнулся, было, в него, но тут же отложил в сторону.
– Значит, так, – громко, чтобы услышали Хаблак с Романикой, распорядился он. – Ты тащи самое лучшее. Ну, чтоб, значит, выпить и закусить. Какой у тебя коньяк?
– Есть три звездочки, одесский…
Рогатый презрительно пожал плечами. Пустил в потолок кольцо сигаретного дыма и многозначительно спросил:
– Ты знаешь, с кем разговариваешь? – Официантка, естественно не знала, и Осташевич не стал уточнять. – Коньяк тащи самый лучший.
– Есть марочный, «Украина».
– Давай бутылку… Еще шампанского, конфет и шоколада, усекла?
Официантка была так подавлена размахом и широтой натуры Рогатого, что не обратила внимания на это вульгарное «усекла». Она подошла к следующему столику и, услышав, что посетители будут пить лишь пиво и есть бифштексы, бросила пренебрежительный взгляд на Хаблака и поспешила к буфету выполнять необычный для скромного ресторана заказ.
Кухня была внизу, на первой палубе, официантка что-то сказала повару в переговорную трубку, поставила на поднос бутылки с коньяком и шампанским и понесла Осташевичу. Тот сидел, небрежно откинувшись на спинку стула и то и дело стряхивая пепел прямо на пол. Наверное, другому посетителю официантка сделала бы замечание, но Рогатому только молча подвинула пепельницу, открыла коньяк, хотела налить в рюмки, но Осташевич выхватил у нее бутылку, сначала налил себе полный фужер, потом блондинке в бокал и, не теряя ни секунды, опорожнил фужер до капельки.
– Алкаш проклятый, – прошептал Романика, – такой коньяк – как водку, даже вкуса не почувствовал!
Хаблак улыбнулся. Злость на Рогатого почему-то уже прошла, теперь ситуация даже несколько забавляла его – все же этот воришка хоть немножко проявил характер и щелкнул их по носу. Получать щелчок, правда, не очень приятно, особенно от таких, как Осташевич, но он будет терпелив и мудр, вынесет и это. Ведь Рогатый, что там ни говори, помог им, и это его последний роскошный ужин перед бесчисленными мисками тюремного супа, несколько отличающегося от ресторанного…
Только бы Рогатый не упился. Напьется и натворит глупостей.
Хаблак нахмурился и незаметно погрозил пальцем Осташевичу, снова наполнившему свой фужер.
Тот отвел взгляд, сделав вид, что не заметил, но не притронулся к коньяку и дождался закуски.
– Давай выпьем! – чокнулся с блондинкой. – Ты хорошая шмаруха, и я угощаю!
Видно, блондинку не очень тяготило общество Рогатого – она знала, с кем имеет дело, небось, и сама не принадлежала к изысканному обществу – чокнулась с Осташевичем и до дна выпила не такой уж и маленький бокал.
– Вот это по-нашему! – восхищенно воскликнул Осташевич. – Укиряемся сегодня! Девушка, еще бутылку!
– «Украины»? – переспросила официантка, принесшая жареное мясо на невероятно роскошных, под серебро, тарелках. Она явно забыла о других посетителях, и Хаблак громким хмыканьем осмелился напомнить о своем существовании. – Сейчас… – она даже не посмотрела в их сторону и побежала выполнять заказ.
Рогатый еще налил себе в фужер, поднял его над столом и громко, с явным расчетом, что его услышат за соседним столиком, провозгласил:
– Я – человек честный, и все знают, что Осташевич слово держит. И мне все равно начальник ты или последний фраер, лишь бы не был падлом!
– Эту проблему мы еще будем иметь возможность обсудить детальнее, – ехидно усмехнувшись, бросил Хаблак. – Правда, не в таком изысканном обществе.
Наконец, официантка принесла им бифштексы, но не на металлических тарелках, а на обыкновенных. Поставила пиво и пренебрежительно отвернулась, еще раз подтверждая известную истину, что посетитель ресторана оценивается прежде всего по количеству заказанного.
Рогатый протянул ей полный бокал коньяку.
– Выпей с нами, красавица. Я сегодня щедрый. Хаблак глотнул пива, облизал влажные губы.
– А он, кажется, действительно распоясался… – сказал таким тоном, будто только теперь заметил нахальство Осташевича.
Рогатый что-то прошептал официантке на ухо. Та, поставив пустой бокал, кивнула, посмотрела на Хаблака и поспешила к буфету. Капитан подумал, что Осташевич заказал еще какое-то блюдо, но ошибся: официантка поставила на поднос еще бутылку «Украины», прошла мимо первого столика, заговорщически подмигнула Рогатому, и подала коньяк Романике.