Нина. Чудесно! Красивые берега! Такой гостеприимный капитан!
Геннадий. Капитан Нине особенно понравился.
Нина. Ну, ему уже где-то около пятидесяти!
Карташова. Если человек нравится, разве возраст имеет значение?
Нина. Нет, конечно, но все-таки...
Бабкин. Хорошие условия для путешествия?
Нина. Чудесный отдых!
Бабкин (Геннадию). И легко удалось достать совместную каюту?
Нина (смущенно). Евгений Михайлович, мы ехали в разных каютах.
Бабкин. Что ж ты, Геннадий?
Геннадий. Я и не старался взять в одной каюте.
Карташова. Женя, ты заговариваешься... (Нине.) Может, присядем к столу?
Нина. Мы перед самым приездом пообедали.
Карташова. Тогда устроим музыкальный антракт... (Нине.) Темнеет, зажечь свет?
Нина. Пусть так... Так хорошо.
Карташова. Все-таки я одну, интимную, зажгу. (Зажигает торшер.)
Бабкин играет.
Карташова. Гена, приглашай даму.
Геннадий (подходя к Карташовой). Прошу.
Карташова. Я не себя имела в виду... Ниночка меня простит. (Танцует с Геннадием.)
Бабкин. В этот момент Ниночка, вероятно, снова покраснела.
Нина (Бабкину). Как вам не стыдно!
Бабкин. Мне ужасно стыдно.
Карташова. Женя, ты сбиваешь настроение.
Бабкин. Молчу.
Некоторое время Геннадий и Карташова молча танцуют, затем Карташова останавливается, подходит к Нине.
Карташова. Продолжайте, Ниночка.
Нина. Разрешите мне послушать, я очень люблю музыку.
Карташова. Женя, придется петь!
Бабкин. Готов. Один малоизвестный романс.
Карташова (Нине). Стоит послушать.
Бабкин (поет и играет).
Ночи, сполохом опаленные, Будто рядом прошла гроза, И во тьме твои удивленные, Золотые мои глаза. Будто рядом промчалась конница, Будто это все за окном, Смотрит, смотрит в глаза бессонница, Чуть присвечивая огнем. Пусть дежурит она безропотно Возле нашей любви с тобой, Быть всегда ей, всегда неопытной, С неизвестной всегда судьбой. Быть ей долгою, быть ей вечною, Быть ей чистой, как вешний цвет, Быть ей жаркою, бесконечною, А не сможет — упрека нет! Руки, руки твои горячие, Будто рядом прошла гроза, Взоры близкие и незрячие, Золотые мои глаза.(Перестает играть.)
Нина. Как это красиво!
Бабкин. Вам нравится?
Нина. Человек, написавший это, очень любил кого-то.
Бабкин (повернувшись). Когда человек любит, он находит настоящие слова.
Геннадий (мрачно). К сожалению, иногда в любовь играют, как в прятки.
Карташова. Прятки — детская игра.
Геннадий. Играют и взрослые.
Бабкин. Геннадий, излишнее увлечение философией портит настроение.
Геннадий. А почему все всегда должны быть в хорошем настроении?
Бабкин. Да, вот вопрос: может ли быть советский человек в плохом настроении?
Нина. По-моему, люди, всегда находящиеся в хорошем настроении, просто глупцы.
Бабкин. Ниночка, перебор,— у меня всегда хорошее настроение.
Карташова. Не проще ли вопрос о настроении решить за столом?
Бабкин. Прекрасный выход из положения!
Карташова. Тогда прошу.
Бабкин (критически оглядев стол). Я чувствую, вопрос о настроении будет решен со знаком минус.
Карташова. Почему?
Бабкин. Он никогда еще не решался со знаком плюс, если из влаги на столе был один боржом.
Карташова (всплеснув руками). Какая непростительная рассеянность с моей стороны!
Нина. Замечательно! Я очень люблю лимонад!
Карташова. Обычно напитками занимается Виталий.
Бабкин. Сегодня займутся его ближайшие родственники и лучшие друзья. Геннадий, отправляемся на промысел.
Геннадий. Странная все же у меня участь! Дома сижу на молочной диете, а все время бегаю за вином!
Бабкин. Период ученичества.
Оба уходят. Карташова и Нина выходят на балкон. С улицы доносится песня.
Карташова. Пожалуй, я все же зажгу свет. Я немножечко слепая, плохо вас вижу. (Возвращается в комнату.)
Нина (смущенно). У вас очень уютно в комнате.
Карташова. Муж любит вмешиваться во все домашние дела. Мы иногда с ним собираем совет...
Нина. Какой совет?
Карташова. Мы вдвоем. И решаем все обычно единогласно. Чем же мне вас все-таки занять?
Нина. Ольга Федоровна, я просто посижу.
Карташова (раскрывая перед Ниной альбом). Раньше альбомы были в плюшевых переплетах с бронзовыми застежками. И фотографии посолиднее. Сейчас все совершенствуется. Трудно поверить — в одном альбоме почти вся жизнь. Вот этот снимок... Мне восемнадцать. Виталию — двадцать. Он тогда писал стихи и стригся под Маяковского. Похожа я?