Наконец Фурнье возник на московском горизонте и не возражал против встреч с Рюминым.
А дальше все пошло совсем не так, как обычно. Было непонятно, кто кого, собственно, привлек к сотрудничеству.
Фурнье не возражал против того, чтобы снабжать Рюмина информацией о деятельности или, как было принято говорить в конторе, устремлениях западных компаний в России в обмен на поддержку его собственных проектов государственными структурами. Проблема состояла в том, что как раз эту самую поддержку Рюмин организовать уже не мог. Государство разваливалось на глазах, превращаясь в некоторое подобие товарно-сырьевой биржи. В конечном итоге Рюмин при первой возможности покинул тонущий корабль и занялся самостоятельным бизнесом.
Пользуясь старыми связями, он наводил инвестиционную компанию Фурнье на интересные предприятия и помогал скупать за бесценок их акции, которые предприимчивый француз затем перепродавал западным корпорациям намного дороже.
Спекуляции давали солидную прибыль и были взаимовыгодными. Рюмин и Фурнье стали компаньонами, а затем и приятелями, насколько это возможно в отношениях между двумя особями, не имеющими никаких моральных принципов и получающими наслаждение от пожирания добычи.
Вечер в китайском ресторане был посвящен грустному поводу – Фурнье, и так засидевшийся в Москве, собирался возвращаться во Францию. На ужин прижимистого француза пригласил сам Рюмин, так как Жан, по своему обыкновению, пытался отделаться прощальным бокалом вина с орешками у себя дома. Рюмин с грустью думал, что ему будет не хватать общения с предприимчивым и предельно циничным Жаном, которого он в свое время так наивно собирался вербовать.
– Обязательно возьмем утку по-пекински, – сказал Фурнье. – Хочу попробовать. Вообще-то я не люблю всякие «шинуазри».
Рюмин улыбнулся. Жан часто употреблял это французское словечко, которое переводилось как «китайщина», но имело и другие значения – хитрость, подвох, подделка, надувательство.
– Зря уезжаешь. В России сейчас интереснее, – сказал Валентин Борисович.
– Не возражаю, но отец стал плох – не контролирует бизнес. Я тут зарабатываю, а у него все разворовывают. «Шинуазри» сейчас во Франции побольше, чем в Китае. Так ты заказал утку по-пекински?
– Да, заказал! Еще мы берем курочку в кисло-сладком соусе с орехами кешью, карпа на пару и королевские креветки. Ну и, конечно, пирожки и жареные пельмени.
– Не забудь паровой рис для меня вместо хлеба. А нормальное вино они подают? От сливового меня тошнит.
– Возьмем лучше зеленый чай.
– Ладно. Бордо буду пить уже в Париже. Ты прав. Моя милая и нежная Франция покажется мне слишком спокойной, а француженки – фригидными.
– Можно выписать девушек отсюда.
– От них тоже нужно отдохнуть. Пожалуй, я найму азиатскую прислугу. Люблю тайский массаж и прочие их фокусы. Чай чем-то пахнет. Закажи все же двойное виски – хочется выпить.
– Неужели не вкусно?
– Вкусно, но когда же принесут утку по-пекински? – озабоченно спросил Фурнье, уже проглотивший тонко нарезанные кусочки утиного мяса и не заметивший этого.
– Ты действительно думаешь, что нас ждет острый кризис? – спросил Рюмин.
– Убежден. Вы живете на подаяние Международного валютного фонда. Резервов никаких. Если залихорадит мировые рынки, волны тут же дойдут до России. А свою устойчивость вы в августе показали. Все врете, хвалитесь, а на самом деле...
– Да, и Москву мы сами подожгли, чтобы не отдавать Наполеону.
– Я бы на месте Наполеона не стал завоевывать Россию. Слишком дорогой проект. Гарантий никаких, – серьезным тоном заметил Жан.
– Слава Богу, нашелся хотя бы один разумный человек.
– Я-то разумный – в отличие от ваших правителей. Они строят финансовые пирамиды – государство берет в долг, а отдавать ему нечем. Что, не придумали других занятий? Страна огромная. А у вас все время получается как-то не так, нелогично. В общем, прогноз у меня неблагоприятный.
– Поэтому ты и возвращаешься во Францию?
– И поэтому тоже.
Рюмину было ехать некуда. Богатый папенька, как Жана, его в спокойной Франции не ожидал. Начинать жизнь с нуля было поздно, да и неразумно. Свои знания он мог максимально эффективно применять только в России.
К тому же страна стремительно менялась. Ее уже не назовешь краем непуганых идиотов. «Жан не понимает, – думал Валентин Борисович, – что потрясения России необходимы. Да, ожидание кризиса висит в воздухе. Но он сметет все обветшалое, даст дорогу более умным, хитрым, расчетливым».
Таким, как он, Рюмин.
В России всегда будут грабить награбленное. Поставить точку в этом увлекательном занятии немыслимо. Это противоречит национальным традициям и характеру русского человека. Передел собственности будет продолжаться вечно. Правда, придется попотеть, а может, и пролить кровь. Но он к этому готов, он даже хочет, жаждет этого.