- Зачем? Пить-гулять?
- Для оперативно-розыскных мероприятий.
- Для чего? - открывает рот и портмоне.
Я излагаю свои планы на ближайшее будущее, и получаю пять импортных кредиток в долг.
- Верну, - снова обещаю.
- Верится с трудом, - хныкает мой друг. - Все-таки думай больше башкой, а не...
- Понял, чем, - обрываю. - Ты уже об этом говорил.
- А-а-а, тебе, малахольному, говори, не говори, - и вспоминает. Кстати, о малахольных. Как там Илюша?
Я рассказываю о своей последней поездке: у Лидии проблемы со здоровьем, возможно, какое-то время придется опекать нашего товарища детства.
- Во! - хохочет Василий. - Полный отстой. Парочка ваша будет лучше всех.
- Сам такой, - огрызаюсь.
- Возьми Илюшу на биржу, - шутит. - Он циферки любит, знаешь.
Я чертыхаюсь: ничего смешного нет - у людей беда, а он шутки шутит. Шучу не со зла, отвечает на это Василий, а потому, что люблю вас, дурачков, и желаю только добра; если надо ещё помочь семейству Шепотинник, поможем.
- Эх, Вася-Вася, - вздыхаю, - разве счастье только в деньгах?
- И в них тоже, - обнимает за плечи. - Прости, у меня встреча на Охотном ряду.
- Стрелка, что ли?
- Балбес, - садится в авто. - Встреча с депутатским корпусом.
- Какие люди! - выбираюсь из машины, щелкаю каблуками.
- Между прочим, - обращает внимание на мои новые башмаки. - Ты в них похож на придурочного придурка из Кащенко. Лучше носи лапти, лапоть, - и, довольный собой, нажимает на акселератор.
Серебристо-истребительное авто летит прочь, а я стою на месте и кричу проклятия. Трудно сдерживать себя, когда тебе, пусть даже в шутку, советуют трепаться по жизни в лаптях.
Не буду оригинальным, если скажу, что жизнь имеет свойство ломать наши планы. Я не шутил, заявив, что хочу провести оперативные мероприятия на ВБ. Меня не покидала мысль, что история, связанная с японской йеной, когда я невозможно как лопухнулся, должна иметь продолжение. Случайная встреча с горемыкой Ребриным подтвердила мои опасения, что игра на бирже идет нечестная. Ежели всё там находится под электронным контролем, то нетрудно сделать деньгу на дураке, который, выигрывая пятнадцать тысяч $, не догадывается об этом. Почему бы ни закрыть его (мою) котировку, когда график находится на высшем взлете? А потом открыть, когда начался его спад. Возможно такое? Думаю, да. Конечно, сумма для плутов, не ахти какая, да главное - принцип. Принцип облапошивания таких простаков, как я. Мой друг Сухой прав: ходить мне в лаптях до скончания своего века. Однако что-то не хочется променадить в вечных обалдуях.
И поэтому план моих действий был самый решительный - взять на прихват господина Брувера. Нет, я не собирался бежать в его кабинет с дедовским топором и воплями, где мои кровные?
Не хотелось, и пытать Маю вопросами о том, почему она хотела навязать мне десять сотенок? Требуется одно: понять механизм по отъему народных сбережений, а будет понимание - будут действия.
Но ранним утром раздался телефонный звонок, и мои планы резко изменились: надо было ехать в Люберцы. Ночью у Лидии случился тяжелый приступ, и медицина требует, чтобы она неотложно легла на операцию. В противном случае...
- Буду, - сказал я и на частном автомобиле срочно потарахтел в елово-сосновое Подмосковье.
Лидия была плоха, как может быть плох труп: лежала на тахте, испуганная и обескровленная. И боялась не за себя - за Илюшу, который не понимал происходящих событий и, сидя на веранде, складывал из пазлов парусник.
- Прости, - говорила. - Язва, - смотрела на двух молоденьких и равнодушных врачей "скорой", - они говорят, язва. Через неделю буду в порядке.
- Да-да, - отвечал я. - Не волнуйся: Илья со мной.
- Спасибо, - пыталась улыбнуться. - Ты хороший.
- Держись, родная, - помогал укладывать на носилки. - За брата не беспокойся, будет, как принц персидский.
- Соседей попроси, - говорила торопливо, - чтобы за хозяйством посмотрели. Деньги там, в трюмо.
- Мать, отдыхай, - требовал. - Разберемся.
Наконец карета "скорой помощи" убыла в областную больницу, и я перевел дух, не понимая, какие серьезные проблемы возникают предо мной.
Известно, что аутисты не любят перемен. Они начинают нервничать и выкидывать коленца. Пока я договаривался с соседкой Петровной по хозяйству, Илюша вел себя спокойно, потом начались сборы, и он заныл, покачиваясь:
- Белый цвет. Белый цвет - плохой цвет. Цвет больницы. Цветы цветут на могилах. Почему цветут цветы на могилах? Белые цветы цветут, и отцветаю, как люди. У смерти белый цвет. Смерть, смерть, смерть - вот история человека!
- Не каркай, - оборвал я его, кидая в сумку носильные тряпки. Хочешь, покатаемся на машине? Сделай доброе дело.
- Остерегайтесь добрых и справедливых, - жил своими представлениями. Они охотно распинают тех, кто изобретает себе свою собственную добродетель, - они ненавидят одинокого.
- Ладно, философ, - отвечал я на это. - Тебя все любят. Давай собирайся. Нас ждут великие дела.
- Удел дела делать дело, - нес тарабарщину. - Иным людям ты не должен подавать руку, а только лапу. И лапа эта должна быть с когтями.
- Вот это правильно, - посмеялся я. - Дашь руку, протянешь ноги. Такие вот времена, брат. Давай-давай веселее. Лидия говорила: тебя профессор Карлов онормалил, так что не придуривайся.
- Илья - не дурак. Дураки - не мы. Мы - не рабы. А кто мы? Мы кто? Кто? Вопрос интересный?
- Так, - осматривался, - берем твои любимые игрушки и вперед!
Надо ли говорить, что мои благие намерения не были оценены по достоинству. Когда я нашел частника на старенькой "Волге" цвета асфальта, Илья заартачился и понес ахинею, из которой следовало, что он не может рисковать поездкой на автомобиле такого цвета.
- Почему? - взбеленился я. - Чем тебе серенький не по душе?
- Серые будни, серые облака, серые мысли, серые носки, серая краска...
- Заткнись, сумасброд! - рявкнул я. - Вот так и живем, батя, расплачивался с водителем "Волги" за ложный вызов.
Тот хлопал глазами и ничего не понимал, потом, посчитав, что золотая молодежь развлекается неким изощренным способом, выматерился и убыл на своем транспорте цвета серых рабочих дней. И я прекрасно понимал его чувства, равно как и свои.
- Ну и какой цвет вас устроит, товарищ пельмень? - ерничал я. Розовый, красный, синий. Какой?