- Про Живую Легенду лучше не надо, - сморщился я.
- Почему?
- Матерится она, как боцман.
- А зачем брил её барана?
- От переизбытка чувств-с!
- И топор на встречу с вором взял тоже от переизбытка чувств-с?
- А ты не сказал, что нельзя брать.
- Я думал, оставишь в машине. Мозги есть или уже нет?
- Все мозги, - огрызнулся, - на обоях.
Если бы знал, как мои слова отзовутся!
Поначалу обратил внимание на крик сирены, потом увидел цинковую карету "спец.мед.службы", пробивающуюся на перекрестке через автомобильный запор, и пошутил, мол, не в мою ли квартирку вновь прется труповозка? На это Василий сказал, что снаряд дважды не падает в одну и ту же воронку. И был бы прав, живя в другое время и в другой стране.
Мы помчались вслед за машиной спец.службы, и с каждой минутой чувство тревоги, как пишут современные романисты-онанисты словом, овладевало мною.
Главное, чтобы ничего не случилось с Илюхой, зажимал топор меж коленей, кто же это так последователен в своих действиях? Кто нарушает все правила игры на столичном криминальном поле? И действует так нагло уж средь белого дня?
Возле моей пятиэтажки наблюдалось столпотворение: люди, железные кони и просто кони. На парнокопытных гарцевали бравые милиционеры. Детвора кормила рафинадом животных, и те вкусно хрумкали сахаром. Шафранная ленточка ограждала подворотню и убегала в глубину двора.
- Что будем делать? - вопросил, когда мой товарищ припарковал БМВ у соседнего дома, и появилась возможность выйти к такой-то матери из машины.
- Иди, сдавайся, - пошутил Василий. - Но лучше без топора.
- Думаешь, нас снова прессуют?
- Разберемся, - хныкнул. - Если заметут в ментовскую, признавайся во всех грехах, но про аутиста ни слова.
- Почему?
- Без комментариев.
- Почему меня, блядь, заметут? - уточнил вопрос.
- Мне так, блядь, кажется, - рассмеялся мой друг.
Его жеребячий смех вызвал у меня взрыв ярости. Что же это происходит, епц-поц-перетопц? По какому праву меня держат за болвана? Такое впечатление, что участвую в праздничном шоу, где мне определена роль паяца без слов?
- Слов у тебя много, - сказал на это г-н Сухой. - А дела делают другие.
- Какие дела?
- Пах-пах! - пальцем "выстрелил" в невидимую цель. - Все будет о`кей. Это я тебе обещаю.
- О`кей? - взвинтился. - А вот, если Илюху пристрелили, как собаку?
- Как можно пристрелить дух? - удивился Василий. - А ты, родной, топай на голгофу, - открыл дверцу. - И думай о миллионе. Мысль о нем будет тебя бодрить.
- А вот не пойду, - завредничал я.
- Иди, - серьезно проговорил. - Так надо, Слава. - Посмотрел на меня с неким смыслом, ему только известным.
- Кому надо? - смутился я. - Мне не надо.
- Для дела надо, правда.
- Для дела, е` вашу мать, - ругнулся. - Бить больно будут меня, а не вас.
- Бабки на лечение у нас есть, - пошутил. - Ты же знаешь?
- Ничего я не знаю, - выбирался из лимузина. - Если будут дубасить сильно, сдам всех, - я тоже шутил. (А, может, и нет?).
У меня возникло стойкое впечатление: Вася что-то не договаривает; лучший друг и не договаривает? Ну, что за времена такие не романтические, а блядско-казуистические? Не разыгрывается ли некая комбинация, в которой я должен сыграть роль приманки? Готов ли я исполнить роль подсадного крякающего селезня? Чувствую, не готов. Гнутого на голову Илюшу надо беречь, а мной, значит, можно и пожертвовать, подставив под нож карательной системы? Обидно, господа бандиты, обидно. А что делать?
Эх, где наша не пропадала, и я плетусь в сторону подворотни, где стоит, как член правительства перед народом, страж порядка, а рядом с ним зевают зеваки. Приблизившись, вижу в глубине родной подворотни скорчившегося человека. Он лежит на асфальте в позе эмбриона, зажав голову руками, и делает вид, что мертв. Впрочем, мертвее не бывает, если судить по луже темновато-винной крови.
- Куда? - тормозит меня молоденький сержант, держащий в руках шипящую, как гадюка, радиацию. - Не положено.
- Я тут живу, - говорю. - Квартира девятнадцать.
- Не положено.
- А капитан Горкин там? - спрашиваю по наитию.
Сказать, что наш двор был завален трупами, как бревнами, нельзя. Один из неудачников валялся у подъезда, ещё один находился в стареньких "жигулях", прошитых старательными автоматными очередями. Битое стекло скрипело под ногами, и пускало солнечных зайчиков.
Оперативная группа из Петровки, 38 трудилась не покладая рук. Со всех окон выглядывали жители, наблюдающие последствия второго акта то ли трагедии, то ли трагикомедии.
Выход героя (меня) на освещенную сцену двора ни остался незамеченным. Капитан Горкин осклабился мне, как инквизитор будущей жертве, которую необходимо распять за её неправедные убеждения:
- Мукомольников, за мной, - и направился к подъезду.
Я позволил себе вопрос дилетанта, мол, что случилось, Роман Романович?
- Бои местного значения, - ответил капитан. - И все вокруг твоей нехорошей квартиры, Мукомольников. Не зарыт ли там клад?
Я промолчал: не рассказывать же представителю МВД о чудесном даре друга детства. Надеюсь, это не он лежит на ступеньках лестницы с прострелянной черепушкой? Нет, слава Богу, вечно отдыхал незнакомый мне молодчик с бритым и крепко поврежденным пулей затылком. Мозги выплеснулись на стену и походили на кепчуг "Балтимор", который смешно рекламируют два весельчака в ТВ-программе "Городок".
Переступив через того, кто больше никогда в жизни не отведает вышеупомянутой томатной дряни, мы с капитаном поднялись на верхнюю лестничную площадку.
Дверь в мою квартиру была гостеприимно открыта. На пороге возлежала ещё одна бойцовская туша. Это был один из "спортсменов", охраняющий аутиста. А где второй? Где сам Илья? Что за чертовщина? Не выкрали ли наш золотой приз? Не похоже. Во всяком случае, любимых илюшиных пазлов не было на месте, а это значит их, игрушку и человека "взяли" свои.
И сам Сухой был спокоен, как молодой бог, отправляя меня к месту крупномасштабной кровавой разборки.