- Что это с вашим лицом, Мукомольников? - вопросил капитан и, кажется, тоже был удивлен, но именно моей живописной физиономией.
- Упал, - равнодушно пожал плечами.
- Соломку надо стелить, - назидательно проговорил Горкин. - Ну, ничего, до свадьбы заживет. - И вытащил из папки бумажный лист. Подпиши-ка.
- Неграмотный я, - привычно заныл.
- А без этого не можем освободить.
- Освободить? - ничего не понимал. - Как это освободить? - Глупил. За что освободить?
- Видать, упал ты крепко, - вздохнул капитан и снизошел до объяснения, что за меня хлопотала общественность, и принято решение высвободить меня под подписку о невыезде.
Я был потрясен - что за чертовщина?! Готовился, повторю, к инквизиторским пыткам, а меня отпускают на волю, как птицелов - птичку. Почему? И какая ещё такая общественность? А гора трупов в моей квартире и рядом? А ночное предложение о сотрудничестве с некой охранно-коммерческой структурой "Алмаз"? Неужто спятил до такой степени, что уже не могу отличить радужную реальность от смурых бредовых измышлений?
Все эти вопросы я хотел задать положительному представителю органов, да вовремя спохватился: правду говорить он не будет. Не даны ему такие серьезные полномочия. Подозреваю, ситуация вокруг моей персоны принципиально изменилась, и я должен благодарить судьбу, что именно так произошло.
Впрочем, судьба всегда имеет Ф.И.О., и, узнав имя, пойму движущие силы интриги, закручивающейся, как пружина диванчика, на котором я провел малую часть своей ржаво-пружинистой жизни.
Взяв со стола листочек с официальным извещением о дальнейшем своем поведении, поставил... крестик. Капитан Горкин глянул на меня, как врач перед операцией на потенциального покойника, и сказал, что я плохо закончу жизненный путь - со своими мудацкими шутками.
- А где мои доллары, - завредничал я тогда, - которые в банке, но стеклянной. Реквизированные во время обыска.
- А что был обыск? - удивился Роман Романович.
- Хотите, сказать: не было? - удивился тоже.
- Именно. И по той причине, что не подписал протокола. А нет бумаги нет проблемы.
Я только подивился: ловко работает оперативно-следственная бригада имени подполковника Рушаловича, нам, гражданам, учиться и учиться. И подписал бумагу - от греха подальше. Черт с ними, баксами: Бог дал - Бог взял; главное, свобода встретит меня у входа, а дальше - действовать по обстоятельствам.
- Прекрасно, - сказал капитан Горкин, пряча бумагу в папку. - Советую надеть очки, чтобы не пугать людей, - поднялся со стула. - И ещё один добрый совет: смотри под ноги, чтобы не падать.
- Я могу идти?
- Тебя проводят.
- Не застрелят, - пошутил, - при попытке к бегству?
- В следующий раз, - сказал капитан и крикнул: - Супуксиксис!
Появилась фигура, вымазавшая спину о косметические белила. Я усмехнулся: каждый из нас носит именно то Ф.И.О., без которого его трудно представить: Супуксиксис он и есть Супуксиксис.
- У него спина белая, - сказал я. - И он похож на суповой набор.
- И что? - удивился Горкин.
- Я вам, Роман Романович, сочувствую, - ответил, - что имеете дело с такими подчиненными, - и вышел вон.
Люблю делать красивые жесты: весь в дерьме, а жесты и-и-изящные, как па-де-де небесного педерастического ангелочка на сцене Большого театра СССР (б).
Если бы мой сопровождающий С-с. вдруг превратился бы в свежемороженую куриную тушку, удобную для варки вермишелевого супа, удивился куда меньше, когда, выйдя на крыльцо полуразрушенного здания санатория МВД, увидел знакомое спортивное "пежо" цвета зари, а рядом с ним - девушку своей мечты. Она, вся в белом и хлопчатобумажном, казалась прекрасным и непостижимым по красоте оазисом. Вот сделаю шаг - и пропадет это чудное явление.
Ничуть! Делаю шаг - Мая продолжает стоять у авто. Стоит и улыбается, как рекламный щит городу. Ничего себе, веселая Москва, что все это значит?
- Привет, Слава, - приветствует, будто я возвращаюсь поутру из казино, проигравшийся в пух и прах. - Садись в машину.
- А ты как здесь?
- Садись, - говорит сквозь жемчужные зубки. - Вот Бог посылает дураков.
- Ты это о чем, родная? - и плюхаюсь на сидение спортивного авто. - А ты мне снилась, - считаю нужным сообщить.
- Надеюсь, в приличном виде? - поворачивает ключ зажигания. - А то я вас знаю, любителей подсматривать в замочную скважину.
- Так это же сон?
- Какая разница, - была неприятна и нервна.
- Ты была в соболиной шубке, - решаю упростить ситуацию. - А куда мы? - вопрошаю, когда наш автомобильчик вылетает с подозрительной территории.
- В крематорий, - следует ответ.
И я понимаю, что мне лучше помолчать и не задавать никаких вопросов, хотя они накопились, эти проклятые вопросы, как дождевая вода в тырновской заржавелой бочке, стоящей под верандой, где я любил любить на старых одеждах жирноватенькую безотказную Жанночку.
- Ещо, ещо, мой пахарь! - помню, требовала она, ненасытная, как ниловский аллигатор, и я был вынужден задыхаться сопрелыми запахами прошлого, чтобы жить в потном настоящем - для счастливого будущего. (Разумеется, вместо слово "пахарь", барышня-крестьянка употребяла иное, близкое по смыслу и звуковому ряду, но верное по своей корневой сути.)
... Чем мне нравятся крематории, так это своей внешней величавостью, строгостью и помпезностью. Такое впечатление, что попадаешь в древнегреческий пантеон, где во всевозможных кубках хранятся бессмертные души.
Увы, в них только мшистый по цвету, пушистый пепел с мелкими колкими костными останками. Это все, что остается от того, кто имел неосторожность явиться в этот мир страстей. Явиться для чего? Чтобы сгореть в печах крематория и переместиться в алюминиевую урну? Зачем тогда жить?.. Вопросы, не имеющие ответа.
Когда мы приближались к столице, распластавшейся в сиреневом смоге и летней неге, моя спутница попросила достать косметичку из бардачка.
- Поправь лицо, - потребовала. - Били?
Я вздохнул: всем почему-то хочется, чтобы я выглядел куда удачнее, чем есть на самом деле.
- Упал, - привычно отшутился, принимаясь замазывать розовой пудрой синяки. - И на кого я похож?
Выглядел не краше трупа в дубовом дорогом гробу, однако, сдержавшись, не сказал о своем наблюдении милой спутнице. Ей было не до меня - вела авто, глядя целеустремленно вперед. Такую полюбить на старых одеждах проблематично. Такие прелестницы любят трахаться исключительно в царских палатях на царской парче, елозя на ней голыми попками, как зимние дети на ледяных горках.