— Хочу. И этого тоже хочу, Люси. Но пришел не за этим. Я хочу помочь. А что до твоего вопроса… я предпочитаю, чтобы такие вещи происходили по доброй воле обеих, так сказать, сторон.
— Что ж, отвечу тебе прямо и откровенно: спать я с тобой не собираюсь, денег от тебя не приму, благотворительность ненавижу.
— Ты в беде, Люси.
— Это я раньше была в беде, Морт. Когда обнаружила, что беременна, когда жила в приюте, когда мыла вонючие лестницы в своем доме в Сохо, когда Билли хотел есть, а у меня не было денег… Сейчас я в порядке! В полном порядке. И даже если бы я была не в порядке — от тебя все равно не приняла бы ни пенса. Меня нельзя купить.
Его глаза сделались холодными и злыми.
— Насколько я помню, этого и не требовалось.
— Подонок!
— Возможно.
— Мне было пят… шестнадцать лет, я была пьяная и взбудораженная — неужели из-за этого ты всю жизнь будешь считать меня своей подстилкой? Из-за одной ночи?
— На прошлой неделе ты пьяной не была. И тебе уже не шестнадцать.
Морт схватил ее за плечи, но Люси даже не пыталась высвободиться. Она смотрела в ненавистные и любимые глаза и выплескивала из себя всю боль прожитых лет.
— Да! Мне двадцать шесть! Я мать-одиночка, которая ни разу не спала с мужчинами с тех пор, как родился мой сын, и у которой сейчас не лучший период ее жизни. Убей меня за это! Доволен?
— Очень интересно! То есть Джереми держит тебя на голодном пайке? Ждет первой брачной ночи?
— Тебя это так удивляет? То, что остались еще на свете добропорядочные мужчины?
— Да куда уж мне понять! Я же не аристократ. Только вот знаешь, это ужасно — собираться замуж за человека, который расчетливо ждет до свадьбы, прекрасно зная, как ты плачешь по ночам в подушку…
— Я не плачу ни в какие подушки! И я сама знаю, что мне нужно…
На этом силы и ярость иссякли, и Люси Февершем с каким-то странным всхлипом-рычанием притянула к себе Морта и впилась в его губы поцелуем, который при всем желании нельзя было бы назвать братским.
Морт обнял Люси, и они рухнули на диван, а потом скатились на ковер.
Его руки скользили по изголодавшемуся телу женщины, ласкали, гладили, бережно и нетерпеливо раздвигали тонкую ткань.
Теплая жесткая ладонь легла на грудь Люси, и она чуть не закричала от боли — так напряжена и возбуждена была ее плоть.
Они не помнили, как оказались обнаженными. Люси исступленно целовала грудь Морта, ласкала широкие плечи…
Она мечтала об этом. Она так хотела этого. Это словно глоток воды в пустыне, словно кусок хлеба для голодающего…
— Тихо, маленькая, не плачь… Сейчас тебе будет хорошо…
Ей уже было хорошо, так хорошо, что под стиснутыми веками пылали звезды, а воздух в груди закончился. Сердце разрывалось от счастья, а ведь это была еще только прелюдия…
Она закричала через несколько мгновений, почти теряя сознание от сладкой судороги, пронзившей все ее тело. Морт подхватил ее на руки прижал к себе.
Она не могла открыть глаза, не могла смотреть на Морта. В голове промелькнула шальная мысль: словно во второй раз потерять невинность…
— В следующий раз мы не будем торопиться, Солнышко…
Она вывернулась из его объятий, села, подтянула к себе халат и только теперь посмотрела на Морта прямо и спокойно.
— Следующего раза не будет. Я не хочу, чтобы ты сюда приходил.
— Что это значит?
— Это значит, что мне не нужны отношения, после которых мужчина встает, одевается и идет по своим делам, бодрый и веселый. Ты хочешь со мной спать — я могла бы удовлетворить это желание, но только не здесь. Не в доме, где живет мой сын.
— Ах ты ж!
Морт заметался по комнате разгневанным смерчем, быстро одеваясь. Люси почувствовала, как к горлу комок подступил. Он опять уходит — и она опять бежит за ним, как собачка…
— Ты не понял меня…
— Где уж мне понять тебя, Люсинда Февершем.
— Я имела в виду…
— Я понял, что ты имела в виду. Такой вид арендной платы меня не устраивает. Остановимся на двухстах фунтах в месяц. Натурой не беру.
— Я…
Она запнулась, наткнувшись на его яростный взгляд. Он никогда еще так на нее не смотрел. С презрением, с отвращением, словно на самую последнюю…
— Это ты пришел ко мне, не я…
— Значит, как был дураком, так и остался. Он вылетел под дождь, сильно хлопнув дверью, и Люси Февершем сделала то, чего не делала уже десять лет.
Она села под дверью и разрыдалась в голос.
Дождь, сочувствуя ей, усилился.
Она бы с удовольствием прорыдала до вечера, но тут раздался телефонный звонок. Звонил Джереми Ривердейл, и Люси постаралась придать своему голосу человеческое звучание.