— А какой вопрос является главным вопросом современности? — спросил я.
Кайко Такэси, самый отчаянный горлопан, самый запальчивый, ответил не задумываясь:
— Переживаемый нами переход от одной эпохи к другой, от мира, где берут начало истоки человечества, мира полного ужаса и поэзии, но хорошо нам знакомого и в котором мы в конце концов научились жить, к миру завтрашнего дня, о котором мы знаем мало, но в котором, судя по тому, что нам уже известно, нет ни поэзии, ни человечности. В нем все приводит в отчаяние.
Они быстро посовещались по-японски — времени как раз хватило на то, чтобы каждый сказал «Верно!», то есть одобрил ответ.
Кайко Такэси подошел к самому моему носу и заорал:
— А для вас, какой вопрос главный для вас?
— Тот же самый, — ответил я. В подтверждение я ног бы рассказать о своей книге «Красная кошка», готовившейся в тот момент к печати.
Минутная пауза.
В этом рассказе я ничего не сглаживаю. Иноэ Иромицу вытащил из бокового кармана флакон:
— Я всегда ношу его с собой: ицу сину на вакаранай![34]
Я чувствовал его с самого начала, этот всепожирающий дух…
— За здоровье Эммы! — рявкнул Иромицу, протягивая мне флакон.
— Эмма — это смерть, властелин потустороннего мира, — прошептал позади меня голос, который я не узнал.
Я хлебнул — то был огонь, он резал, кусал, как яд… Я закрыл глаза и увидел бомбу «Гром и молния».
У меня вырвали флакон, он пошел по кругу и быстро опустел.
На одно, последнее мгновение большой огонь задержал свое дыхание. Дрожащий голос спросил меня:
— Вы ездили в Хиросиму?
— Нет.
— Почему?
Я хотел было объяснить, что практически это трудно, а главное, что я страшусь увидеть «Атомный чайный домик», «Атомное кафе», «Атомный стриптиз», торговцев сувенирами вокруг знаменитого атомного храма и колоссальную неоновую бомбу А — вывеску магазина-небоскреба; я хотел бы показать им в себе ту же Хиросиму, непрестанно пожирающую меня, как японская Хиросима пожирает их…
Они с криком вскочили, и ничто не могло утихомирить этих разъяренных сумасшедших, которых я любил все больше и больше. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не убежать со всех ног.
— Что это они на тебя так взъелись, не стоит тебе и переводить, — сказал Руссо. — Один твердит о мемориальной доске атомной жертве, говорит так, будто винит именно тебя. Пойми, все они кого-нибудь потеряли в Хиросиме или Нагасаки, это наложило отпечаток на всю их жизнь.
— Послушай, Клод… Стой!
Мы оба, Клод Руссо и я, шли навеселе по пустынным ночным улицам Токио.
6. Вечер «У викингов»
Воскресенье, 28 апреля, 10 часов 40 минут
В гостиной отеля
Стараниями мадам Мото она и я попали в настоящее осиное гнездо — я имею в виду подозрительную компанию мэтра Абе…
Мне виден мой квадратик в стеллаже возле портье, а в нем — знакомый пухлый конверт со счетами за неделю. Он тут три дня, хотя мадам Мото много раз проходила мимо. Я уже не решаюсь справляться о письмах и пользуюсь служебным входом. Возможно, достаточно было бы ей напомнить, но пришлось бы упрощать свои выражения, усиливать, а я от этого устал, да и говорить о деньгах неприятно.
Новый штатный переводчик, на которого мой менаджер официально возложила эту обязанность, меня парализует, как это ни глупо.
У него страшная морда.
При такой морде даже скромный баскский берет приобретает подозрительный вид. Абе не расстается со своим беретом, тем самым показывая, что он вернулся из Франции (существует даже «Парламентская группа обладателей беретов» со своим знаком отличия, уставом, собраниями, объединяющая всех депутатов с головным убором альпийских стрелков). Холодные глаза Абе могут быть жестокими, похотливыми, раздраженными, лукавыми, раболепными, только не нежными или сердечными. В них нет ни искорки человечности.
Он показывает мозоли на ребре ладони, хвастается тем, что он камикадзе.
Он выбрал себе антураж, подходящий ему как нельзя лучше: берлогу «Агентства космических услуг», импорт — экспорт. Мадам Мото с явной гордостью привела меня туда, чтобы я поближе познакомился с человеком, который с ее помощью станет моим ближайшим сотрудником.
В бетонном здании, прежде времени пришедшем в ветхость, узкая лестница, еще больше суженная ящиками, очень напоминает выставку кошек. «Космические услуги» занимают две комнатки на четвертом этаже. По левую руку — «зал» ожидания, почти весь заставленный диваном и двумя плюшевыми креслами. Чтобы сесть в одно из них, надо перемахнуть через ручку, об которую ударяется дверь. По правую руку — «контора», комната такой же величины. Ее вид вызвал во мне дрожь, редко меня обманывающую, — такую комнату я уже видел…