Повелительный голос Марджори перекрыл шум битвы.
– Кит! Ханна! Вы что, с ума посходили? Вы что делаете? Полковник, вызовите полицию. Вызывайте полицию сию минуту.
Угроза сработала немедленно. Ханна перестала пинать меня ногой и вопить. Кит, тяжело отдуваясь, отступил назад. Джек отполз на карачках. Роджер поставил костыли рядом со мной и протянул руку, чтобы помочь мне встать. Это дело оказалось намного труднее, чем он предполагал, тем не менее воспитанная военной службой стойкость взяла свое, и я поднялся на ноги. Оперевшись на руки, я подхватил костыли, прислонился к стене и тут увидел, что приехали не только Айвэн с Марджори, но и Конрад с Дартом.
За короткий момент тишины Марджори оценила обстановку, заметила неутихающую ярость в движениях Ханны, неудовлетворенную звериную жестокость Кита и угрюмое желание отомстить на физиономии с расквашенным носом у Джека. Она бросила взгляд на Роджера и закончила обозрение поля битвы, оглядев меня с головы до ног и остановив свой взор на моем лице.
– Позор, – с укором произнесла она. – Дерутся, как животные. Нужно же голову иметь на плечах.
– Его не должно быть здесь, – хрипло выдохнул Кит и, не переводя дыхание, соврал: – Он меня ударил. Это он начал.
– Он сломал мне нос, – заскулил Джек.
– Только не говорите мне, что он напал сразу на вас троих, – съехидничал Дарт. – Так вам и надо.
– А ты заткнись, – вне себя от злости бросила ему Ханна.
Высказался и Конрад:
– Дыма без огня не бывает. Он что-то такое сделал, из-за чего все это началось. Я имею в виду, что в этом не приходится сомневаться.
От важности он раздулся, перед нами был судья, взвешивающий улики и доказательства, столп правосудия, воплощение царственного величия.
– Ну-с, мистер Моррис, так почему вы нанесли моему брату удар и напали на его семью? Что вы можете сказать в свое оправдание?
«Подсудимому, – подумал я, – время защищаться». Я прочистил горло. Одолевала страшная слабость. Но я еще был недостаточно зол, чтобы поддаться ей и не позволить им насладиться моей слабостью.
Когда я убедился, что голос у меня достаточно окреп и я в силах не квакать, а говорить, я начал:
– Я не наносил вашему брату ударов. Я ничего не сделал. Они же попытались побить меня за то, что я есть то, что я есть.
– Какая-то ерунда, – произнес Конрад. – На людей не налетают только за то, что они есть то, что они есть.
– Скажи это евреям, – вставил Дарт.
Они все были шокированы, но не слишком. Марджори Биншем сказала:
– Выйдите все. Я здесь сама разберусь с мистером Моррисом. – Она повернулась к Роджеру. – И вы, полковник, тоже. Выходите.
Конрад промычал:
– Это же небезопасно…
– Что за чушь! – оборвала его Марджори. – Выходите немедленно.
Они повиновались и, посрамленные, стараясь не глядеть друг на друга, потянулись из комнаты.
– Прикройте дверь, – приказала она, и выходивший последним Роджер закрыл за собой дверь.
Она вела себя совершенно без суеты, никаких лишних движений, очень уравновешенно и уверенно. На ней было темно-синее пальто с торчащим из-под него белым круглым воротничком, как у священнослужителей, таким же, как в прошлый раз. И вообще она была такой же, как в прошлый раз – волнистые седые волосы, хрупкая фигурка, пронзительные ястребиные глаза.
Она критически оглядела меня изучающим взглядом и сказала:
– Вчера вы позволили взорвать себя, а сегодня дали топтать себя ногами. Что же это получается, а? Не очень умно.
– Нет.
– И отойдите от стены. Вы пачкаете ее кровью.
– Я ее потом покрашу.
– Почему у вас столько крови?
Я рассказал ей о своих синяках, царапинах, ранах и ранках и скобах, поставленных медиками в больнице.
– Похоже, – сказал я, – часть из них выскочила со своего места.
– Понятно.
На несколько мгновений она, казалось, пребывала в нерешительности, что совершенно не подходило ее облику сильного, с твердой волей человека. Потом она сказала:
– Если желаете, я могу освободить вас от нашего соглашения.
– О? – изумился я. – Нет, отчего же, соглашение остается в силе.
– Я никак не ожидала, что вы так пострадаете.
Я моментально оценил ситуацию. Пострадал я или нет, серьезно или несущественно, было некоторым образом неважно. Я постарался забыть об этом. Нужно было сосредоточиться на чем-нибудь другом.
– Вы знаете, – спросил я, – кто подложил взрывчатку?
– Понятия не имею.
– Кто из Стрэттонов был бы способен на это?
– Никто.
– А как насчет Форсайта?
Ее лицо мгновенно сделалось жестким.
– Как бы там ни было, – отрезала она, – Форсайт никакой не эксперт по взрывам.
– Может быть, у него были причины нанять кого-то?
Помолчав, она проговорила:
– Не думаю.
У меня вспотел лоб. Инстинктивно я поднял руку, чтобы вытереть его, и закачался, отчего пришлось ухватиться за костыль, чтобы восстановить равновесие и не шлепнуться на пол. Тело обожгло болью, раны саднили с удвоенной силой. Я стоял, не двигаясь, не шевелясь, глубоко дышал, тяжелый момент миновал, я мог оставаться на ногах.
– Сядьте, – приказала Марджори.
– Это может оказаться еще хуже.
Она уставилась на меня. Я улыбнулся.
– Моим детям это кажется очень смешным.
– Но это совсем не смешно.
– Не очень.
Медленно, с расстановкой, она произнесла:
– Вы будете предъявлять Киту обвинение в нанесении телесных повреждений? И Ханне?
Я покачал головой.
– Почему нет? Они же избивали вас ногами. Я сама видела.
– И вы так скажете на суде?
Она заколебалась. Она пригрозила тогда полицией, чтобы только припугнуть, не более того, чтобы только прекратить драку.
Я подумал о договоре, заключенном моей матерью с лордом Стрэттоном, желавшим замять то, что случилось, и не предавать гласности склонность Кита к насилию. Ее молчание оказалось для меня очень прибыльным. Инстинкт подсказывал мне поступить так же, как моя мать.
Я сказал:
– Будет время, я расквитаюсь с Китом, но так, чтобы не сталкивать вас с вашей семьей, тем более публично. Это будет наше личное дело, только между ним и мной.
Нетрудно было заметить, с каким облегчением и с какой церемонностью – и очень к месту – она проговорила:
– Желаю вам самого доброго.
За окном послышалась сирена полицейской машины, скорее сообщавшей о прибытии, нежели требовавшей поторопиться.
В общем, полиция все равно приехала. Видно было, что Марджори отнюдь не в восторге, а я так устал, что уже ни на что не реагировал. Тут открылась дверь, впустив в комнату гораздо больше людей, чем могло в ней уместиться.
Кит пытался завладеть вниманием блюстителя закона и убедить его, что я нанес его внуку серьезные телесные повреждения.
– Джеку, – спокойно заметил Роджер, – не следовало бы бить ногами лежачего.
– Ну а вы можете выметаться отсюда, – прошипел Кит. – Я говорил вам. Вы уволены.
– Не делайте из себя посмешища, – вспыхнула Марджори. – Полковник, вы не уволены. Вы нам нужны. Пожалуйста, останьтесь здесь. Решение об увольнении может быть принято только большинством голосов членов Совета директоров, и такого большинства не получится.
– Ничего, Марджори, – прохрипел трясущийся от унижения Кит. – Скоро я и от тебя избавлюсь.
– Послушай, Кит… – начал Конрад.
– И ты тоже заткнись, – с ненавистью произнес Кит. – Трибуны взорвал ты сам или твой шантажист-архитектор.
В комнате воцарилось мертвое молчание, у потрясенных Стрэттонов отвисла челюсть. Воспользовавшись паузой, полицейский с важным видом раскрыл свою записную книжку, куда уже была занесена заранее подготовленная повестка дня, и спросил, кто из членов семьи обычно ездит на зеленой, шестилетней давности «Гранаде» с проржавевшим левым передним крылом.
– А при чем это здесь? – удивился Дарт.
Не отвечая на его вопрос, полицейский повторил свой.
– Ну я, – сказал Дарт. – Что из этого?
– Не въезжали ли вы за рулем этого автомобиля через главные ворота ипподрома вчера в восемь двадцать утра и не вынудили ли вы мистера Гарольда Квеста отпрыгнуть с дороги, чтобы избежать серьезных телесных повреждений, и не сделали ли вы непристойного жеста, когда он стал возмущаться?