После короткой паузы Квест проблеял:
– Я ее купил.
– Когда? – вскинулся Роджер.
– В субботу.
– По его приказу?
Квест едва слышно проговорил:
– Вместе с деньгами была бумажка. Он сказал, чтобы я поджег забор-препятствие у ямы для стипль-чеза, где в субботу была убита лошадь. Он велел полить его бензином, чтобы было наверняка.
– Но вы не полили.
– Я же не идиот.
– Ну да, – сказал Генри.
– Где мне взять бензин? – риторически спросил Квест. – Купить в гараже канистру, купить пять галлонов бензина, а потом спалить заборчик? Так, да? Он считал меня идиотом.
– А гамбургеры жрал не идиот? – не преминул уколоть его Генри.
– Бумажка с этими инструкциями еще у вас?
– Там было сказано сжечь бумажку.
– И вы сожгли?
Он кивнул:
– Конечно.
– Глупо, – сказал я. – Ведь вы не такой уж негодяй. Ну кто вам поверит без этой бумажки?
– Но, – залопотал он. – Я хочу сказать, но…
– А как вы это сделали? – спросил я. – То есть как вы подложили растопку?
Он объяснил, нисколько при этом не смущаясь:
– Я засовывал их в заборчик целыми пачками. Потом зажег жгут из газеты и пошел вдоль забора, зажигая подряд все растопки. – Он почти улыбался. – Это было совсем не трудно.
Ему бы следовало сжечь и все обертки, подумал я, но люди – дураки, особенно актеры, не ставшие опытными преступниками.
– Думаю, – сказал я Роджеру, Генри и Оливеру, – мы можем сейчас сыграть со Стрэттонами по-стрэттоновски.
– Как именно?
– Могу я воспользоваться вашей машинкой?
– Конечно, – Роджер показал на смежную комнату. – Вот там.
Я прошел в другую комнату, включил машинку в сеть и отпечатал короткое заявление:
«Я, Гарольд Квест, актер, согласился за деньги организовать нарушение общественного порядка с помощью демонстраций у главных ворот ипподрома Стрэттон-Парк под видом выступлений против стипль-чеза. За услуги я несколько раз получал плату от человека, сидевшего за рулем серебристого „Ягуара“, номерной знак. Согласно инструкциям, полученным от этого человека, я также купил сто штук растопок и с их помощью сжег до основания березовый забор-препятствие для стипль-чеза, что совершено мною приблизительно в 6 часов утра понедельника Пасхи».
Роджер, Оливер и Генри прочитали его и передали Квесту, чтобы он подписал. И велели еще добавить дату и домашний адрес. Как и следовало ожидать, он отказался.
– Совершенно напрасно не хотите, – сказал я. – Вы все равно в телефонной книге, и мы в любой момент можем вас найти, тем более что ваше фото в «Спотлайте» с фамилией вашего агента.
– Но это же признание вины, – возразил он, не отрицая того, что нам нетрудно будет найти его, как и любого другого актера, через профессиональные издания актеров.
– Конечно, – сказал я, – но если вы подпишете, то сможете тут же смыться и воспользоваться своим обратным билетом, а если вам еще и повезет, то нам не понадобится передавать ваше признание полиции.
Квест попытался прочитать по нашим лицам, что мы намерены сделать на самом деле, и, не найдя ответа, все-таки подписал документ. Своим собственным почерком он проставил номер машины (Роджер подтвердил его), а затем свой адрес и дату.
Остальные внимательно прочитали бумагу.
– И это все? – спросил меня Роджер.
– Мне кажется, все.
Роджер сказал Генри:
– Отпустите его.
И Генри распахнул дверь конторы, ткнув большим пальцем в сторону улицы и рявкнув последнее приказание Квесту:
– Вон!
Еще не совсем веря в удачу, Квест не стал ждать перемены в нашем настроении и постарался поскорее унести ноги.
Генри посмотрел на оставшиеся на столе объедки гамбургера и с отвращением проговорил:
– Нужно было ткнуть его мордой в горчицу и повозить по столу.
С наигранной серьезностью я проговорил:
– Квест не так уж и плох. Вспомни, он ведь назвал Ребекку «милашкой».
Генри расхохотался:
– А ведь и в самом деле.
Роджер взял со стола подписанное признание.
– Ну, и что мы теперь будем с этим делать? Неужели и впрямь передадим в полицию?
– Ну что вы, – промолвил я. – Мы отдадим это Марджори Биншем.
ГЛАВА 12
К утру присутствие полиции за заграждением вокруг развалин трибун сократилось до двух констеблей.
Насколько удалось выяснить Роджеру и Оливеру накануне вечером, уже после того, как я уехал, высокопоставленные чины и эксперты завершили свою работу по поиску и реконструкции часового механизма, в частности циферблата взрывного устройства, и заявили, что дальнейшее следствие будет проводиться «в другом месте», не уточнив, в каком именно.
– Они не знают, кто это сделал, – так комментировал это заявление Роджер.
Перед нагоняющим скуку, неприятным на вид полицейским заграждением тем временем вырос надувной Замок Спящей Красавицы со сказочными башенками.
В приливе щедрости на ипподром вернулся Айвэн со вторым фургоном бесплатных цветов. На этот раз это были кустистые деревца в горшках, которые он расставил по обеим сторонам замка, отчего ограждение сделалось органической, даже декоративной частью образовавшегося пейзажа.
К половине двенадцатого, когда Роджер отвез нас к своему дому, ни я, ни Генри уже не могли вспомнить или сообразить, что еще можно или нужно сделать к началу скачек, мы думали теперь о том, что можно будет усовершенствовать к следующим скачкам.
Мальчики переоделись в чистую одежду без каких-либо излишних препирательств. Я сменил джинсы землекопа на солидный наряд джентльмена и, неуклюже действуя тростью, кое-как сумел сбросить со стола, стоявшего подле моей постели, на пол кипу картеретовских дневников. Эдвард услужливо бросился их поднимать, но неловким движением случайно раскрыл одну из тетрадей, и странички, наполовину оторвавшись, повисли на проволочной спирали.
– Слушай, поосторожней! – испугался я и взял у него тетрадь. – Ты меня так подведешь под расстрел.
Я сосредоточенно взялся за исправление ущерба, вставляя странички на место, и тогда мне в глаза бросилось имя, которое я столь безуспешно выискивал в поезде.
Уилсон Ярроу.
«Уилсон Ярроу, – писал Картерет, – это восходящая звезда архитектуры, – говорят, он мошенник».
Следующий абзац ничего не объяснял, там речь шла по поводу лекции о миниатюризации пространства.
Я тяжело вздохнул. «Говорят, он мошенник» – слишком невнятно. Я перевернул еще несколько страниц, на них ничего не было, но потом я прочитал:
«Ходят слухи, что Уилсон Ярроу в прошлом году получил награду „Эпсилон Прайз“ за проект, который стибрил у кого-то другого! У профессоров багровые физиономии! Они отказываются обсуждать это, но теперь по крайней мере нам больше не будут морочить голову с этим блестящим Уилсоном Ярроу».
Я смутно помнил, что «Эпсилон Прайз» присуждался ежегодно за самый смелый новаторский проект здания, представленный студентом старшего курса. Я его не получал. Картерет тоже. Не помню даже, подавали мы что-либо на конкурс.
Роджер громко постучал в дверь автобуса, всунул в нее голову и спросил: «Готовы?», – и мои ребятишки, разодетые в пух и прах, как на праздник, промаршировали перед ним, как перед инспектором парада.
– Очень хорошо, – одобрил он. Он выдал каждому афишки, пропуска и талоны на ленч, вынимая их из «дипломата».
– Я не хочу на скачки, – внезапно нахмурившись, сказал Тоби. – Я хочу остаться здесь и смотреть футбол.
Роджер оставил мне решать, как быть в данном случае.
– О'кей, – сказал я миролюбиво. – Сготовь себе что-нибудь на ленч и, если передумаешь, приходи в контору.
Складка на переносице у Тоби разгладилась, он беззаботно улыбнулся:
– Спасибо, папочка.
– Ничего с ним одним не случится? – поинтересовался Роджер, когда мы тронулись в путь, и Эдуард успокоил его:
– Тоби любит быть один. Он часто прячется от нас.
– Уезжает на велосипеде, – сказал Кристофер.
Роджер заговорил о предстоящем дне.
– Мы сделали все, что могли, – сказал он с оттенком сомнения в голосе.