– В таком случае с самого начала я против продажи.
Я улыбнулся:
– Я тоже.
– И что?
– А то, что если мы добьемся того, чтобы были построены отличные трибуны, а под отличными я понимаю не гигантские, а удобные, чтобы люди толпой валили сюда, потому что им здесь хорошо и приятно, то наши акции будут приносить дивиденды более регулярно, чем до сих пор.
– Думаете, что конские скачки как таковые не отомрут?
– Они продолжаются в Англии уже более трехсот лет. Они пережили скандалы, мошенничества и какие только ни придумаешь беды. Лошади – красивые животные, а заключение пари – как наркомания. Я бы построил новые трибуны.
– Так вы еще и романтик, – поддразнила она меня.
– Я не стою на краю долговой ямы, – заметил я. – А Кит, возможно, стоит.
– Уильям говорил мне, что Кит – величайшее разочарование в его жизни.
Десятки вопросов роились у меня в голове, но задать их я не смог, потому что ко мне подошел служащий ипподрома и сказал, что полковник Гарднер просил бы меня срочно подойти к конторе.
– Пожалуйста, не уходите, не сказав, как найти вас, – я умоляюще посмотрел на Филиппу Фаулдз.
– Я буду здесь весь день, – заверила она меня. – Если вас не увижу, вот номер телефона моего оксфордского салона. Там вы меня наверняка найдете. – Она дала мне визитку. – А как мне найти вас!
Я записал номер моего мобильного телефона и сассекский домашний номер – на обратной стороне другой ее визитки, поскольку не имел таковой, и, оставив ее допивать шампанское, поспешил выяснять, какой еще очередной кризис обрушился нам на голову.
Ребекка металась туда-сюда перед входом в контору и разгневанно посмотрела на меня, когда я проходил мимо нее в дверь – никогда еще мне не приходилось видеть ее в таком растрепанном состоянии.
Роджер с Оливером находились в конторе. Они клокотали от ярости и скрежетали зубами.
– Вы не поверите, – сквозь зубы простонал Роджер, увидев меня. – У нас случилось все, что должно обычно случаться – в конюшнях поймали негодяя, пытавшегося испортить лошадь перед состязанием, на щите тотализатора произошло короткое замыкание, а в букмекерском зале у одного сердечный приступ. И вот теперь Ребекка рвет и мечет из-за того, что в палатке, где переодеваются женщины-жокеи, нет плечиков.
– Плечиков! – до меня не сразу дошло, о чем идет речь.
– Плечиков. Она говорит, что мы напрасно думаем, будто они собираются раскладывать свои вещи по полу. Мы обеспечили ее столом, скамейкой, зеркалом, тазом, подвели шланг с водой, устроили слив. Теперь она поднимает хипеж по поводу плечиков.
– А… – беспомощно протянул я. – А что, если взять веревку и пусть развешивает на ней?
Роджер вручил мне связку ключей:
– Вы не можете съездить на джипе до моего дома, там заперто, жена где-то здесь, но я не могу ее найти, и привезите несколько плечиков. Снимите с них одежду. Это с ума сойти можно, но вы не против? Сможете? Ноги выдержат?
– Обязательно, – сказал я с облегчением. – Я-то думал, что-то серьезное, когда вы послали за мной.
– Она скачет на конрадовской лошади в первом заезде. Для нее было бы очень серьезным – да и для всех нас, – если бы у нее совсем поехала крыша.
– О'кей.
Выйдя на улицу, я тут же натолкнулся на Дарта, он старался утихомирить сестру, но без всякой надежды на успех. При моем появлении он бросил это бесперспективное занятие, проводил меня до джипа и спросил, куда я собрался. Когда я сказал, что еду за плечиками, он сперва не поверил, а потом вызвался помочь, и мы с ним вместе поехали выполнять поручение Роджера.
– У нее совершенно разгулялись нервы, – пытался оправдать сестру Дарт.
– Да.
– Наверное, это от перенапряжения, от того, что каждый день рискует жизнью.
– Вероятно, ей следовало бы остановиться.
– Она просто выпускает пар.
Мы сняли одежду Роджера с целой кучи плечиков и на обратной дороге заскочили в автобус, где меня встретил футбольный рев на максимум децибел.
– Тоби, – позвал я, напрягая до предела голос. – С тобой все в порядке?
– Да, папочка, – он сделал немного потише. – Папочка, по телеку показывали Стрэттон-Парк! Все флаги показывали, и воздушный замок, и вообще все. Звали всех приезжать, скачки продолжаются, говорили, что получился настоящий праздник.
– Замечательно! – сказал я. – Хочешь поехать с нами к конюшням?
– Нет, спасибо.
– О'кей, увидимся позже.
Я рассказал Дарту про телепередачу.
– Это Оливер, он сумел это организовать, – заметил Дарт. – Я слышал, как он выкручивал руки телевизионщикам. Хочу сказать, они с Роджером и с вами, ну… вы такое сумели сделать…
– И Генри.
– Отец говорит, что семья неправильно вас восприняла. Говорит, не нужно было слушать Кита.
– Хорошо.
– Но он очень тревожится за Ребекку.
Я бы тоже потревожился, подумал я, если бы она была моя дочь.
Дарт передал плечики сестре, которая, не открывая рта, молча ушла с ними. Он сходил в контору еще и для того, чтобы отдать ключи Роджеру от джипа, которые взял у меня, чтобы, как он сказал, не беспокоить мои ноги, и там рассказал Роджеру и Оливеру про телепередачу, в которой главной новостью был наш большой шатер. Под конец он предложил мне выпить пива с сандвичем, чтобы ему можно было обойтись без стрэттоновского ленча.
– Кит, Ханна, Джек и Имоджин, – перечислил он. – От одного этого начнется изжога. – И потом: – Вы слышали, полиция забрала мои старые колеса на экспертизу?
– Нет, – ответил я, пытаясь найти у него на лице какие-нибудь следы озабоченности, но напрасно. – Не слышал.
– Вот досада, – проговорил он. – Придется брать машину в аренду. Я сказал полицейским, что пришлю им счет, они только хмыкнули. У меня эта бомба уже в печенках сидит. – Он с ухмылкой кивнул на мою палочку. – И у вас, наверное, тоже.
Когда мы добрались до бара, Филиппа Фаулдз уже скрылась, во всяком случае, нигде поблизости ее обнаружить не удалось. Мы с Дартом пили и жевали, и я сказал ему, что читал об одном рецепте для выращивания волос.
Он с подозрением, ожидая какую-нибудь западню, посмотрел на меня.
– Разыгрываете?
– Почему же, – с серьезным видом произнес я. – Это было бы слишком жестоко.
– Хинин, – догадался он, – и пенициллин.
– Правильно. Так вот, это снадобье от облысения взято из мексиканского справочника для лекарей, написанного в 1552 году.
– Я готов на все.
– Растолочь мыльный корень, – сказал я, – вскипятить в собачьей моче, бросить туда одну-две древесных лягушки и горстку гусениц…
– Ну и гад же вы, – обиделся он.
– Но так написано в книге.
– Вы бессовестный врун.
– Ацтеки клялись, что это хорошее лекарство.
– Я брошу вас Киту, – проговорил он. – Я собственным каблуком раздавлю вас.
– Книга называется «Кодекс парикмахера». Пятьсот лет назад это было серьезное медицинское произведение.
– Тогда что такое мыльный корень?
– Не знаю.
– Интересно, – мечтательно проговорил он, – помогает это или нет.
Перед первым заездом мы с Дартом стояли, положив руки на ограду парадного круга, наблюдая, как Конрад и Виктория разговаривают с дочерью-жокеем Ребеккой. Вместе с тренером они составляли одну из нескольких групп, озабоченно поглядывавших на своих четвероногих подопечных, терпеливо переминавшихся с ноги на ногу или прохаживающихся вокруг них на поводу у помощника конюха. Все они прикидывались, будто деловито оценивают шансы, но на самом деле сгорали от желания выиграть.
– Надо отдать должное, – проговорил Дарт, не в силах устоять перед соблазном высказать свое мнение, – Ребекка умеет отлично скакать.
– Да уж наверное, иначе бы не попала в число первых жокеев Англии.
– Она на два года моложе меня, а я не помню случая, чтобы лошадь хоть раз вскинулась на нее. Меня один раз лягнули, и я решил, большое спасибо, с меня хватит, но Ребекка… – В его голосе прозвучала уже знакомая мне смесь неприязни и уважения. – Она ломала кости, разбивалась, и все ничего. Я бы не смог желать победы так, как она жаждет побеждать.