- Почистим? - вопросительно посмотрел он на меня ясными синими глазами.- Взгляните, как они грязны. Это неприлично, - лукавая усмешка играла на его лице.
Я уже готов был подставить ему запыленные ботинки, но спохватился - у меня оставался всего один дьюрик! Я ускорил шаг. Дойдя до угла, повернул обратно, теперь более всего опасался, что мальчугана не окажется на месте. Но он сидел прямо на тротуаре, Подогнув под себя ноги, и сосредоточенно наводил блеск на чьи-то огромные ботинки, от напряжения он высунул кончик языка. Я подошел к нему. Он привычным движением потянулся к моим ногам.
- Нет, нет, у меня к тебе дело, - сказал я. - Как звать тебя?
- Меня зовут Нол.
- Послушай, Нол, не можешь ли ты мне сказать, где я могу купить такие же славные щетки; как у тебя, и такой же ящик?
- В лавке за углом их сколько угодно,- охотно ответил мальчик.
- Ты меня туда проводишь?
Нол деловито перекинул через плечо свой ящик, сложил щетки, и мы отправились.
Через десять минут я вышел из лавки с ящиком через плечо и со щетками в руках. В кармане у меня было пусто, последний дьюрик был истрачен.
Прошу моих читателей поверить, что миллионные сделки доставляли мне меньше волнений, я меньшим рисковал, чем теперь, когда весь свой капитал вложил в ящик с ваксой и щетки.
Робко попросил я Нола научить меня, как со всем этим обращаться.
- Ничего нет легче, - говорил Нол, заводя меня в подворотню.
Быстро скинув с плеча ящик, он в одно мгновение навел ослепительный блеск на мои ботинки. Щетки мелькали в его руках с такой ужасающей быстротой, что у меня сжалось сердце - мне никогда не достичь такого совершенства.
- Поняли? - вскочил на ноги Нол и выставил перед собой ногу в рваном грязном башмаке. - Попробуйте теперь вы!
Я опустился на колени, тщательно наваксил ботинки Нола и, подражая его движениям, кое-как их почистил.
- Ну ничего, научитесь,- похлопал меня по плечу Нол. Он вынул из-за пазухи небольшую булку, оторвал от нее кусок и протянул мне. Я не отказался.
Нолу нравилась его роль покровителя. Он осведомился, где я живу, и, узнав, что у меня нет пристанища, пригласил меня жить с ним и его отцом. По его словам, у них всегда кто-нибудь жил, но вот уже две недели как от них уехал постоялец, а другого они еще не Нашли.
- Вот вы и будете нашим квартирантом, берем мы недорого, - совсем как взрослый говорил Нол, шагая рядом со мной.
Миновав несколько кварталов, мы завернули в очень узкую улицу, откуда по крутой каменной лестнице с выщербленными ступенями спустились в обширный, выложенный камнем двор, с полуразрушенными, с облупившейся штукатуркой домами.
Нол и его отец жили в темной, с грязными стенами комнате в подвале. В комнате стояли две железные кровати, одна из них была покрыта темным одеялом, на другой было расстелено старое с заплатами пальто.
Посреди комнаты стоял некрашеный обшарпанный стол с неубранными остатками пищи, стоял на нем еще кофейник, до такой степени закопченный, что невозможно было догадаться, из чего он сделан. В комнате были два стула и в углу старинный умывальник с заключенным в медную рамку разбитым зеркалом, рядом с умывальником висела яркая цирковая афиша, на которой полуголая девица, ослепительно улыбаясь, стояла па протянутом под куполом канате.
Когда мы вошли, с кровати поднялся высокий, неряшливо одетый человек средних лет, щеки его заросли густой черной щетиной.
- Новый постоялец? - крикнул он мне. - Милости просим. Ральф Бенц, - представился он.
- Гиль Тук.
- Гиль Тук? - рассмеялся Бенц. - Миллионер?
- Вы знаете? - почему-то обрадовался я.
- Как же не знать Гиля Тука, все газеты трещат о нем. Вы его однофамилец?
- Однофамилец, - упавшим голосом подтвердил я.
- Подумать только, что у меня постоялец Гиль Тук, который завещал своей собачке столько, что я бы с ней, ей-богу, поменялся. Имея такие деньги, можно согласиться быть собакой, уж во всяком случае это лучше, чем быть человеком и жить по-собачьи, - обвел он взглядом комнату. - С квартирантов я беру дьюрик в неделю и ни крошки меньше. Если согласны, располагайтесь.
Так началась моя новая жизнь.
Через неделю я уже ничем не отличался от Ральфа Бенца. Так же был измят и небрит и так же предпочитал, напившись мутного кофе, забраться прямо в одежде на кровать, чтоб хоть во сне забывать о своей полуголодной мучительной жизни. Теперь никто не узнал бы во мне былого Гиля Тука, отличавшегося, как вы могли за-метить, тонким вкусом и большими требованиями к жизни.