Молодой человек смотрел на Элиз с откровенным восхищением.
Ужин был скромный, но вино подали недурное. Я поднял свой бокал и сказал, как можно выразительнее взглянув на Элиз:
- За нашу встречу.
В это время музыканты рывком опустили на струны свои смычки, и тотчас же, движением плеча сбросив на стул пиджак, голубоглазый поднялся и, боком пробираясь среди танцующих, направился к нам.
Не глядя на меня, как будто меня здесь и не было, он сказал что-то Элиз. Элиз улыбнулась и, бросая на меня нерешительные взгляды, отрицательно качала головой, что-то тихо объясняя молодому человеку. Я нахмурился, мне это не нравилось. Тогда Элиз сказала мне, что юноша приглашал ее танцевать, но она отказалась.
- Представляете меня танцующей здесь? - Элиз весело смеялась.
У меня настроение было испорчено.
- Но вы его дарили такими улыбками…
- Ревнуете? - легко ударила меня по руке Элиз.- Взгляните на него. Он же совсем еще мальчишка, мне не хотелось его обижать.
Юноша вернулся на свое место и, приняв прежнюю позу, стал снова смотреть на Элиз. Время от времени он перебрасывался словами то с тем, то с другим, видно было, что его здесь все знали.
Я отвернулся и больше на него не смотрел.
Мы ужинали, Элиз была оживлена, она много говорила, а я в это время сблизил под столом наши колени. Я не встретил сопротивления. «Мои дела идут не так уж плохо», - подумал я и повеселел.
Я много пил и, глядя как будто сквозь тонкую дымку на сидевшую против меня Элиз, размышлял: «А что если жениться на ней? Элиз еще довольно молода, ей, наверное, не больше тридцати двух, она очень красива, блестяща, настоящая леди, она сумеет создать респектабельный дом… Почему бы и нет?»
Меня вывели из охватившего оцепенения громкие возгласы.
- Франсуа! Франсуа!
Все стояли и аплодировали, выкрикивая это имя, и когда я тоже поднялся, то увидел, что Франсуа - это был юноша, приглашавший Элиз. Он все еще сидел и улыбался, потом встал, и тогда все стали еще громче и громче аплодировать. Музыканты улыбались и жестами приглашали Франсуа к себе на помост.
- Становись на стол! На стол! - кричали вокруг. - Мишель, здесь Мишель?
Сквозь толпу к музыкантам пробирался одетый в поношенный темный пиджак человек с худым бледным лицом, один глаз его был закрыт черной повязкой, на щеке алел уродливый крупный шрам. Через плечо у него висел нарядный белый аккордеон с перламутровой инкрустацией.
Мишель стал подниматься на помост, потом передумал, поставил стул внизу. Сняв с плеча аккордеон, растянул его в глубоком, мягком аккорде. Франсуа уже стоял на столе.
Еще один аккорд, и Франсуа запел. Запел мягко и тихо, как будто про себя. Я не понимал, о чем он пел, но я видел устремленные на него глаза! Было так тихо, как будто на всем свете только и была одна песня Франсуа. У него был несильный, мягкий баритон, и он больше говорил, чем пел. Этот речитатив вызывал восторг у слушателей. Лицо его было оживлено, он как будто рассказывал и как будто люди узнавали от него что-то очень для них важное, не дыша они слушали его.
Франсуа кончил, и его наградили такими аплодисментами, какие не часто достаются и настоящему артисту.
Все кричали, все о чем-то просили певца, он слушал, улыбаясь, потом поднял руку и, когда стало тихо, снова запел.
Почему-то мне стало не по себе от этой песни. Мне казалось, что я понимаю ее слова.
- Дайте ухо, - притянула мое ухо к своим губам Элиз и стала очень тихо переводить мне то, что пел Франсуа.
Он пел о просыпающихся на заре улицах, о том, как заря окрашивает воду реки, на заре просыпается город, который он безмерно любит. Этот город знал много горя и много мужества… И еще он пел о том, что Галония больше никогда не допустит, чтоб улицы ее городов попирали сапогами враги. Никогда!
- Никогда! - подхватили все громко и слитно. - Никогда! - грозно повторили они.
Все это мне было очень неприятно. Я же знал, чем такое кончается, сейчас они меня узнают и, чего доброго, начнут кричать - вон, домой!..
- Пойдемте отсюда, Элиз, - попросил я тихо.
- Ну что вы, это так интересно. - Элиз с горящими от любопытства глазами смотрела на певца.
Теперь он пел о любви. Он пришел с войны, которая разлучила его с любимой. На войне он потерял все - погибли от рук врагов его мать и сестра, сгорел его дом.
Он пришел к своей любимой больным и израненным. Но в дар ей он принес самое большое сокровище - свою любовь. К ней и к своей стране. За них он готов отдать единственное, что у него осталось, - свою жизнь. За нее и за свою страну…
Как они бурно выражали свой восторг, как они кричали! Как блестели их глаза! Стоявший рядом со мной пожилой человек с густыми черными бровями и черной с легкой проседью бородой, вытянув вверх свои руки мастерового, изо всех сил аплодировал, все время крича: «Франсуа! Еще, еще, Франсуа!»