Повернувшись, Джон увидел Лейна. Старик стоял и улыбался, как будто наслаждаясь недоумением детектива, всем своим видом вопрошавшего "Что здесь происходит?".
- Это я оставил ту записку, - отвечая на часть вопросов, сказал Лейн, подходя к Джону, - извините за такую конспирацию, но иначе никак.
- Я понимаю. Но для чего всё это?
- Мне кажется, нас с вами интересует один и тот же человек.
- Откуда вам известно?
- Я иногда общаюсь с дочерью, а вы ведь знаете, какие женщины по природе болтушки, особенно, если волнуются. Но на этот раз всё пошло на пользу.
- Возможно. У вас есть основания подозревать Ричардса?
- Нет. Я говорил не о нём, - заметил Лейн, - вернее, не совсем о нём.
- Мне немного не ясно, чего вы от меня хотите.
- В данный момент, я хотел бы, чтобы вы долистали до конца.
Джон бегло просмотрел все документы, лежавшие в папке. Самым последним был аккуратный белый конверт, сильно диссонировавший с остальными потёртыми жёлтыми бумагами.
- Кажется, это для вас. Но открывать я бы пока не рекомендовал.
- А когда?
- Думаю, вам нужно остаться одному, чтобы иметь возможность подумать.
- Хорошо, - Миллстоун ловко подхватил конверт и положил его во внутренний карман пиджака, - но для чего всё остальное?
- Может быть, не сейчас, но потом, вы найдёте, за что ухватиться. Мы не зря сегодня спрашивали вас о том, насколько вы посвящены в определённые дела. Нам может быть неизвестно то, что известно вам.
- Да здесь вроде его дела, всё в порядке.
- В таком случае, может быть, играет роль не то, что здесь есть, а то, чего здесь нет...
ДЕНЬ ФЕДЕРАЦИИ
Одна из центральных улиц Флаенгтона была перегорожена. Каждый год здесь проходило шествие в честь героев федерации. Оно оканчивалось около мемориала, посвящённого павшим солдатам. Утром была самая торжественная часть - с почётным караулом, множеством венков, и речью высших членов совета федерации в конце. На ней Миллстоун в этот раз не присутствовал. Ему нужно было завершить несколько важных дел. Он перегнал турбоцикл в свой гараж, насладившись приятной поездкой. Она сразу напомнила ему тот вечер, когда он покидал Пастерхоф. Потом Джон пригнал в гараж Спайер. Хоть он и не хотел этого делать, машину необходимо было заглушить. Об этой операции он знал лишь в теории, и поэтому потребовалось время. Он перечитал инструкцию, написанную его отцом, и сделал всё в точности, как там говорилось. Негромкий гул, говоривший о том, что машина в порядке, впервые после долгого времени беспрерывной работы, стих.
Миллстоун взял тряпку и протёр с машины дорожную пыль. Он делал это тщательно, потому что ему не хотелось, чтобы она стояла грязной всё время его отсутствия. То же он потом проделал с турбоциклом. Потом сел на него и закурил. Мыслей в голове было много, пожалуй, даже слишком много, но теперь, когда в его кармане не лежит удостоверение, у него хватит времени всё обдумать. Он периодически погружался в эти мысли и забывался ненадолго, но потом как будто бы просыпался. Вот и сейчас он не заметил, как сигарета его быстро подошла к концу, а последняя щепотка пепла чуть не упала на одежду. Джон встал, и, подойдя к ржавому ведру, служившему урной, затушил окурок о его край и бросил внутрь.
- Ещё увидимся, приятель, - сказал он, с грустью погладив Спайер по чёрному лоснящемуся крылу, - не знаю правда, когда.
Уходя, он всё проверил, а потом закрыл массивные двери гаража. Было немного грустно, но он понимал, что по сути ничего плохого не происходит. Нужно просто сделать дело, а потом можно будет отдыхать.
Ночь выдалась бессонной и наполненной виски и сигаретным дымом, что на этот раз не очень способствовало мыслительному процессу. Отчасти этому виной был масштаб проблемы, которую сходу даже не получалось окинуть мысленным взором. Первым делом предстояло решить, с какого вообще края к ней подступиться. Но это очень сложно сделать, когда большая часть этих самых краёв от тебя скрыта.
Днём, после завершения всех дел, Джон уснул. Ему хотелось увидеть хороший сон, но их не было вообще. Он проснулся бодрым и уверенным в себе, что было весьма кстати. Прохладный душ и кофе усилили это ощущение. Скоро наступивший закат Джон встречал стоя у окна со стаканом виски. Мысли кое-как упорядочивались, но ему нужны были свежие данные. Очень и очень были нужны. Но весь ход духовных исканий на этот раз нарушил самый обычный голод. Миллстоун только улыбнулся и начал собираться.
На улицу, где проходило торжество, он вышел уже когда Флаенгтон зажигал свои огни. Человек, увидевший их впервые, был бы очарован, безумно очарован. Но Джон видел всё их игривое коварство. Он обжигался ими уже множество раз, и уже тогда ему казалось, что в следующий раз он сможет быть осторожнее, но всё выходило по старой схеме. Сейчас он поймал себя на мысли, что хоть немного, но стареет, раз не позволяет себе думать, будто ему по силам соперничать с этим городом и его огнями, захватывающими дух и зовущими в омут развлечений.