И, как только поезд тронулся, он выскочил из купе в коридор и уткнулся носом в окно, жадно глядя вперед.
Он был по-настоящему счастлив! Перед ним раскрывался огромный, необъятный мир с его яркими, неисчислимыми, быстро меняющимися картинами.
Вот промелькнул перед ним мальчишка, гоняющий обруч по улице; вот сидит за завтраком целая семья; вот какой-то старик в своем садике копошится над аккуратной грядкой; вот видна женщина, собиравшаяся было вытряхнуть ковер, но, завидев поезд, остановилась; а вот разворачивается грузовик, чтобы въехать в гараж…
Мимо пробегают луга, зеленеющие хлеба, вспаханные, но еще совсем черные пашни, виноградники, деревеньки и бескрайний недостижимый горизонт. Глядя на этот пестрый калейдоскоп, Мило невольно подумал, что увидит, как меняется природа в разных местах — ведь недаром он пересечет чуть ли не всю Францию! Подумал он и о том, что путешествие его только началось и что вечером он наконец попадет в этот неведомый город, не похожий ни на какой другой и имя которого — Марсель!
Прижавшись к окну, он от радости что-то напевал себе под нос и время от времени заглядывал в купе, чтоб удостовериться, не заняли ли его место и лежат ли в сетке его чемодан и сумка.
ГЛАВА XIII
И все-таки, когда едешь в поезде целый день, невозможно без отдыха торчать у окна и любоваться природой. Вот почему Мило приходилось время от времени присаживаться на лавку. Впрочем, со своего места он прекрасно видел все, что пробегало за окном.
Кроме того, разве не интересно понаблюдать за попутчиками, послушать их разглагольствования!
Рядом с Мило устроился глава семейства — мужчина лет сорока, должно быть, чиновник или мелкий коммерсант; сбоку сидела его жена и пяти-шестилетний малыш, который, взобравшись с ногами на лавку, у самого окна, засыпал родителей бесконечными вопросами: все-то его интересовало, все-то он хотел знать!
Напротив Мило какой-то господин в очках, с седыми усами и застывшим лицом читал газету и иногда, насупившись, окидывал злобным (по крайней мере, так казалось Мило) взглядом соседей. В купе находились еще две дамы — мать и дочь: одна вязала, другая читала; в уголке, на лавке, дремал солдат.
Солдат не понравился Мило: слишком уж было у него тупое и неподвижное лицо; обе дамы не произвели на него никакого впечатления; присутствие неприятного господина, в котором Мило подозревал комиссара полиции, как-то стесняло его, но зато он сразу же проникся искренней симпатией к родителям малыша, ибо их жизнерадостность и приветливость, свойственные южанам, очаровали Мило.
В один прекрасный момент их малышу тоже захотелось выйти из купе и пристроиться к окну в коридоре. Мать не возражала, и мальчишка преспокойно расположился у окна рядом с Мило.
— Ой, смотри-ка, лошадь! — воскликнул малыш, показывая пальцем на жеребенка, который, испугавшись поезда, мчался галопом к матери, смешно взбрыкивая ногами.
Мило растолковал ему, что это еще не лошадь, а только детеныш лошади и бежит он к своей маме. И у них завязалась нескончаемая беседа. Мальчишка спрашивал, как получается вода в колодце, почему больше не встречаются в пути туннели, почему… Мило был вне себя от радости, что может объяснить ему почти все. Ему хотелось расцеловать внимательную и доверчивую мордочку малыша.
Его родители тоже вышли в коридор.
— Ну как, он не очень вам надоел? — улыбаясь, спросила у Мило мать.
— Что вы, мадам! Он такой славный!
Мило предложили дольку шоколада, и он — правда, не сразу — взял ее. А малыш тем временем спросил у него, куда он едет.
— Деде! Тебя это совсем не касается! — прикрикнул, смеясь, отец.
— Я еду в Марсель, — заявил Мило с такой гордостью, будто объявлял о чем-то необычном.
— Вот и хорошо, дружище! — воскликнул отец Деде. — Тебе еще долго ехать. Мы же сойдем раньше тебя, в Сете. Впрочем, и до него не близко.
— Мы едем на свадьбу моего дяди! — выкрикнул Деде, подпрыгивая на месте.
И Мило понял, что поездка на свадьбу дяди в Сет или в какое-нибудь другое место — событие куда более значительное, чем обычная поездка в Марсель.
— Неужели ты путешествуешь совсем один, как настоящий мужчина? — доверчиво и ласково спросила его мать Деде.
Тогда Мило снова рассказал свои злоключения, с трудом подавляя настойчивый голос разума, который словно шептал ему на ухо: «Для чего ты раззваниваешь всем на свете о своих делах? Ты же совсем не знаешь этих людей, а ведь отец не раз советовал тебе держать язык за зубами и ни с кем не связываться».
Но Мило просто не мог удержаться, чтобы не раскрыть душу перед этими милыми людьми. И странное дело: ему все казалось, что, рассказывая о себе, он оказывает им любезность или преподносит подарок.