В открытках он сообщал им, что уезжает, и дал новый адрес: Шато-Ренар, департамент Воклюз, Авиньонская дорога, ферма Марсиган, мосье Кассиньолю.
До завтрака Мило зашел попрощаться к Одиберам и пообещал им написать, а может быть, даже как-нибудь в воскресенье навестить их.
— Если подвернется случай, добирайся на попутной машине, — посоветовал ему конопатчик, — а то ехать автобусом тебе не по карману.
Услышав этот совет, Мило повеселел.
В половине девятого мадам Сольес, стоя на пороге своей комнаты, поцеловала Мило и сказала:
— Ты хороший мальчишка! Я еще раз напишу об этом твоей тете. И учти: если в Шато-Ренаре тебе придется несладко, можешь вернуться сюда в любой день.
— Во всяком случае, я непременно еще повидаю вас, — ответил Мило.
Он проводил папашу Сольеса до мастерской, чтобы там проститься с Фиорини, и тот решил дойти с Мило до автобуса.
— На сей раз, — сказал ему Фиорини, усаживая мальчика рядом с водителем, — я уверен, что в Шато-Ренаре тебе не придется скучать: чем бы ты там ни занимался, ты будешь в благодатном крае, среди деревьев и растений. Если я не ошибаюсь, у тебя дар наблюдателя: подмечай все вокруг и даже то, что таится у тебя под ногами, дабы открыть перед собой целый неизведанный мир и познать множество вещей. Гуляй по полям, побывай в Авиньоне и в Сен-Реми-де-Бо. И не забудь написать мне через некоторое время, чтоб я знал, как ты там живешь. До свиданья, Мило!
Мальчик снова протянул руку Фиорини через опущенное окно, и автобус тронулся.
— До свиданья, мосье Фиорини! — крикнул он часовщику. — Если можете, ответьте мне хоть коротеньким письмом, когда я вам напишу.
— Договорились!
Тяжелая машина долго катилась по улицам предместья, запруженного народом. Потом вырвалась на пустынную дорогу, вымощенную камнем. В окна тянуло запахами тимьяна, по бокам расстилался пышный ковер дрока. Мило снова увидел гладь озера Бер, подернутого мелкой рябью и обласканного лучами утреннего солнца. Автобус то и дело останавливался в разных деревушках, на разных перекрестках; в половине второго они приехали в какой-то большой поселок, который Мило принял за Шато-Ренар. Но это был еще Салон-де-Прованс со своим красивым фонтаном, поросшим мхом. В Салон-де-Провансе было не меньше народа, что в Марселе.
— До Шато-Ренара еще сорок километров, — сказал Мило шофер, — а мы едем со скоростью шестьдесят километров в час.
После Салон-де-Прованса, где автобус простоял десять минут, Мило стал все чаще и чаще замечать ряды высоких, стройных и плотных кипарисов, которые, казалось, разграничивали поля, образовывая настоящие стены из темной зелени. «Через этакие стены невозможно пробраться, — думал Мило. — Здешние жители, наверно, боятся воров!»
Но немного погодя он узнал, что эти величественные барьеры, зеленеющие под голубым беспредельным небом, воздвигнуты вовсе не от воров, а для предохранения полей от мистраля, этого страшного ветра, который врывается из долины Роны и охватывает, словно веером, весь Прованс. Мило заметил, что все эти барьеры расположены с востока на запад. В районе Шато-Ренара их стало еще больше. Между ними на черной земле выделялись гряды цветной капусты и салата. По сторонам дороги бежали широкие, полноводные каналы, иногда обложенные по краям камнем. Там и сям виднелись шлюзы, питающие водой раскинувшиеся поля.
«Я даже и не представлял, что может быть и такое», — удивлялся Мило, вспоминая сады Нормандии.
ГЛАВА LIV
В Шато-Ренаре автобус остановился на площади Мэрии, у крытого рынка. Чтобы выйти на Авиньонскую дорогу, вовсе не надо было тащиться по длинной большой улице, обсаженной огромными платанами. Расспросив крестьян, Мило сократил путь и через несколько минут вышел на дорогу, пройдя по окраине деревни, которая показалась ему совсем маленькой.
Хутор или ферма Марсиган, принадлежащая Кассиньолям, располагалась в двухстах метрах от Шато-Ренара, в стороне от шоссе. От него к ферме вела узкая проселочная дорога. У начала этой дороги Мило увидел прибитую к высокой палке табличку, на которой красовалась полустершаяся стрела и надпись: «Марсиган».
Дорога была тенистая и достаточно широкая, чтобы по ней могла проехать повозка; колеи ее по бокам поросли молодой травкой. В пятидесяти метрах, в куще старых деревьев, Мило заприметил крышу.
Миновав изгородь и распахнутые ворота, он увидал собаку на привязи, заливающуюся громким лаем, и очутился на площадке между жилым домом и сараями, которая походила и на двор и на сад, ибо посередине ее рос громадный платан, а в глубине, вдоль длинной изгороди из тамариска, виднелись кусты цветущего ириса.