Иногда мать разрешала Милочке Мэгги взять обед в школу. Обычно это была пара бутербродов с колбасой. Милочка Мэгги всегда обменивала их на три сухаря, которые приносила на обед худенькая одноклассница, заявляя, что терпеть не может мяса и предпочитает простой хлеб. Нельзя было сказать, что ей было жаль ту девочку или что она отличалась избыточной щедростью. Просто ей нравилось делать подарки.
— Она из тех, кто любит отдавать, — со вздохом сказала сестра Вероника сестре Мэри-Джозеф.
— Хлопотная у нее будет жизнь, — сухо ответила сестра Мэри-Джозеф. — На одного дающего найдется десять берущих.
Каждый день, в десять утра и в два часа пополудни Милочка Мэгги поднимала руку и просилась выйти из класса. Сестру Веронику это неизменно раздражало. Однажды она нахмурилась и спросила:
— Перемена была всего полчаса назад. Почему ты тогда не позаботилась о своей нужде?
— Я позаботилась, — честно ответила Милочка Мэгги. — А теперь мне нужно позаботиться о своей лошадке.
Класс захихикал.
— Следи за языком, Маргарет, — резко бросила сестра Вероника.
Во дворе Милочка Мэгги с многочисленными «Тпру!» и «Стой смирно, малыш» отвязывала воображаемую лошадь от воображаемого столба. Потом она сама становилась лошадью. Она бегала по двору, подскакивая, гарцуя и фыркая. Потом она превращалась в лошадь на скачках с препятствиями и преодолевала воображаемые барьеры. Наконец, чтобы не обидеть самых смиренных представителей лошадиной породы, она изображала тягловую лошадь, запряженную в повозку, весившую не меньше сотни фунтов. Чтобы придать игре больше правдоподобия, она не гнушалась упасть на землю в притворном изнеможении и даже умереть понарошку.
Обратно в класс Милочка Мэгги влетала растрепанная, раскрасневшаяся и сияющая. Если сестра Вероника и хмурилась, когда девочка уходила, то всегда улыбалась ее возвращению.
Сестра Вероника говорила сестре Мэри-Джозеф:
— Она приносит с собой в класс запах ветра.
— Жаль, сестра, что после пострига вы бросили писать стихи, — заметила сестра Мэри-Джозеф.
Правила ордена запрещали монахиням выходить за пределы монастыря в одиночку. Им приходилось выходить друг с другом или с кем-то из мирян. Выходя за покупками, монахини часто брали с собой детей. Компания Милочки Мэгги пользовалась особой популярностью. По субботам, когда она утром приходила в монастырь, монахини притворялись, что ссорятся из-за того, кому из них она достанется. Это приводило девочку в радостный трепет.
Сестре Веронике нужны были новые туфли. Милочка Мэгги отправилась с ней в обувной магазин. Опустившись на коленки, она помогала монахине с примеркой. Она мяла кожу на носах и озабоченно спрашивала:
— Вы уверены, что они вам впору? Для всех пальцев хватает места?
— Дитя мое, ты истреплешь их прежде, чем я пройду в них по улице.
Как и остальные монахини, сестра Мэри-Джозеф носила на пальце обручальное кольцо, ведь она была невестой Христовой. С годами оно стало ей мало. Милочка Мэгги сопроводила монахиню к ювелиру, чтобы тот спилил кольцо.
Милочке Мэгги нравилась сестра Мэри-Джозеф, но девочка ее побаивалась, потому что та часто говорила неожиданности. Сопровождая сестру Веронику, Милочка Мэгги держала монахиню за руку, шла вприпрыжку и все время болтала. С сестрой Мэри-Джозеф она шла очень тихо — ни руки, ни прыжков, ни болтовни. Милочка Мэгги изо всех сил старалась идти в ногу с широко шагавшей монахиней. Они прошли три квартала в полном молчании, когда сестра обычным тоном спросила:
— Как зовут твою лошадку?
Девочка вздрогнула, не понимая, откуда монахине все известно. Она исподтишка взглянула на нее. Монахиня смотрела прямо перед собой.
— Какую лошадку?
— Ту, которую ты держишь на школьном дворе.
— Драммер.
Монахиня кивнула.
«Это значит, — озадачилась Милочка Мэгги, — что ей понравилось имя? Или что она меня подловила?»
Они молча прошли еще один квартал. Потом сестра Мэри-Джозеф произнесла с обычной для себя прямотой:
— В школе я играла в баскетбол.
— Да ладно! — с ходу выпалила Милочка Мэгги. — То есть, — она сглотнула от волнения, — вы правда играли?
— А почему нет? — сердито отозвалась монахиня.
— Ну, ведь сестры все время молятся.