Но есть ее фотография — красивая. Она там с зонтом что-то танцует. В танцах тоже не разбираюсь.
Ничего-то у меня не выходит.
Ох и хорошо же, что она умерла. Хорошо, да. Хорошо.
Она бы злилась — много бы злилась, то есть сильно, очень бы была недовольна, если бы узнала, что из-за меня появилась десятая Офелия. Правда, ее и Офелией-то никто не называет — глупо у меня получилось, бестолково, совсем не как у Него. У Него всегда красиво было, и волны, и венки, и даже кровь красиво растекалась.
Как он это делал, а? И разрез такой аккуратный. У меня все раны получались неопрятные, и горло никак не удавалось вскрыть. Или нож тупой, или руки слабые. В следующий раз другой нож украду — надо же было схватить этот, с отколовшимся наконечником. Я его пытаюсь воткнуть, а не получается — кто бы мог подумать, что у девчонки может быть такая толстая кожа? Мне всегда казалось — мягкая должна быть. Вроде они на ощупь все мягкие, а как нож попытаешься воткнуть — не получается… и кто придумал, что он легко входит? И парень этот — в живот тоже тяжело входит, тоже некрасиво. А если бы он сразу не умер, вот что мне тогда было бы делать?!
Не буду больше смотреть глупых фильмов про маньяков, там все врут. И маньяки там совсем не такие. Сумасшедшие какие-то. И глупые.
Разве Он сумасшедший?! И точно не глупый.
Только вот у меня не выходит, как у Него. Нужна еще одна попытка, одиннадцатая, но будет ли она удачной? Если виноват нож, то пожалуй что и будет, а если вдруг нет? Если я правда ничего не умею и лучше бы за это не браться?
Ох, как тяжело. Бес-тол-ко-во. Вот какое слово хорошее знаю — бестолково.
Нужна одиннадцатая? Или сразу пусть будет двенадцатая?
Двенадцатая должна быть самая-самая красивая. Красивее, чем Мари. Тут уж нельзя сделать неправильно — все должно быть как надо. И цветы такие, и губы… вот губы мне резать совсем не хочется. По-моему некрасиво это, зачем он так делал? Пишут «улыбка Офелии», а по-моему несправедливо это — они еще и улыбаются! Им и так все — и цветы, и вода, и бессмертие, и Его любовь — а как иначе? — так еще и улыбки. Только по-моему это все равно некрасиво. Но ладно уж, где я, а где красота. Ему всяко ведь виднее, как делать. Да, двенадцатая будет самая-самая красивая.
Он ведь любил их, потому что они красивые. И любил Себя в них. Они такие светловолосые, и кровь на шее так растекается — каждая из них на самом деле Он.
Двенадцатую Офелию Он должен больше всех полюбить. В ней должно быть от Него больше, чем во всех других вместе взятых — и будет, а как иначе? Старшие братья должны любить сестер.
И во мне.
Во мне от Него все-таки что-то есть.
Не может быть так, чтобы ничего не было.
Действие 16
Прочь, проклятое пятно!
Безусловная любовь включает также и страстное желание быть истязуемым: тогда она изживается вопреки самой себе, и из готовности отдаться превращается под конец даже в желание самоуничтожения: «Утони в этом море!»
Едва самолет взлетел, Виктор положил голову на откидной столик и уснул. Через несколько минут край круглой выемки отпечатался на его щеке, а столик начал опасно скрипеть.
Мартин хотел занять сознание и попробовать объясниться с Никой, но потом отказался от этой идеи — нужно было выспаться. Изнуренное тело все больше ломило, реакции становились вялыми, а мысли у обоих путались, будто у пьяных.
Все же он вышел в проем на минуту, чтобы устроиться удобнее и положить под голову свернутый в рулон тонкий фирменный плед.
— Все одеялко ему поправляешь? А как же твое намерение его пристрелить? — Мари сидела у камина, зачем-то протягивая руки к углям, словно пытаясь согреться.
— Ника рассказывает ужасные вещи, — глухо ответил он, садясь на пол. Только сейчас он заметил, что вся его одежда покрыта частыми пятнами белой пыли. — Я видел, как он делал ужасные вещи. Я видел, какие желания его терзают, и что будет, если я не успею его остановить… а я однажды не успею, — он развел руками, повторяя беспощадные истины, словно стараясь убедиться, что они не померещились. — Но это не значит, что мне приносит удовольствие мысль о его смерти.
— «Терзают желания», — передразнила Мари. — Ему вроде приятно было издеваться над девочкой, и что-то труп этой как ее, которую он до Ники трахал, он тоже без особого сожаления разглядывал. А если девчонка врет? Она же путается в показаниях — то он спит, сложив ручки поверх одеяла, то ладонь у него горячая…