Виктор только мотнул головой, хотя на самом деле ему мало чего хотелось так сильно, как вернуть все запасы, что у него были, и принять разом.
Лера достала из сумки кошелек, а из кошелька — лезвие, и с тихим скрипом расчертила на зеркале дорожку. Виктор с умилением смотрел на нее и думал, как же все-таки сильны родственные связи.
— А ты? Вот, твоя подружка умнее, и нос разбитый не мешает, — улыбнулась Лера, делая вторую дорожку. — Зря отказался, — удовлетворенно прошептала она, откидываясь на стуле.
— Я сказал тебе от всего избавиться, — хрипло ответил он, глядя, как постепенно расширяются ее зрачки.
Глаз Ники он не видел — их закрывал огромный желтый логотип.
— А чем мне заниматься, пока тебя нет? Порнография, шоколад и трава — главные радости одиноких женщин, — промурлыкала Лера, потирая нос.
— То-то я смотрю у тебя на зеркальце целый стог.
В ванной шумела вода.
Оксана оставила на кухне грязную лужу, кровавые разводы на ламинате и запах сырой ткани.
Полчаса назад Виктор, с трудом сдерживаясь, за руку отволок туда Оксану, отобрал венок и велел привести себя в порядок. С ней осталась Полина, пытавшаяся хватать его за руки и что-то говорить. Он пообещал, что сейчас вернет венок на место и утопит Оксану в ванне, если мать еще раз до него дотронется. В общем-то он именно так и собирался поступить, но позже.
Сейчас он достал из-под стола зеркало и поставил его к стене напротив себя.
— Знаешь, мне проще ширнуться, а не смотреть на гребаную спинку кресла, — с неприязнью сообщил он, заметив, как побледнела и подобралась Лера.
— Ты хочешь, чтобы он с нами говорил?!
— Хочу, — отрезал Виктор. — У нас тут… семейные разборки. Поэтому будь добр, покажись.
Мартин бросил быстрый взгляд на Мари.
— Придется, котеночек. Будешь его обманывать — не хватит сил на последний акт.
— Ты ничего не можешь сделать, верно? — безнадежно спросил Мартин.
Она развела руками.
— Хорошо еще, что он меня не видит.
Мартин, вздохнув, поднялся с кресла и привычно сел в проеме.
Виктор молча смотрел на лицо, заменившее его отражение. Он впервые видел этого человека — почти полностью седого, с заострившимся носом и тонкими сухими губами, растянутыми в ломаной усмешке. Сюртук, пыльный и мятый, висел на нем мешком, а глаза потеряли цвет. Виктор с ужасом подумал, что смотрит на какое-то уродливое отражение собственных грехов, беловолосое и светлоглазое, с угрюмыми марионеточными морщинами и колючим взглядом воспаленных старческих глаз.
— Что с тобой? — наконец спросил он, как ему казалось, совершенно равнодушно.
«Время безжалостно», — ответил мужчина голосом Мартина. Виктор разглядел несколько каштановых прядей над его лбом.
— Ты умираешь.
Краем глаза он заметил, как вздрогнула Ника.
«Что тебя удивляет? Ты знал, что этим кончится, не-так-ли?»
Вода больше не шумела, но Виктор не мог вспомнить, что это значит. Он смотрел в зеркало и чувствовал, как распускается в легких ледяная колючая тьма. Этого ощущения он не испытывал даже от самого крепкого табака, и оно было восхитительно.
— Тогда все проще, не-так-ли? — спросил он, касаясь рамы.
— Что он тебе говорит? — с неприязнью спросила Лера.
— Что умирает.
— Какое счастье, — выплюнула она. — Воображаемый туберкулез от твоего курева? А я говорила, что не надо курить две пачки в день за маму, за папу и за Мартина. А ты не смотри на меня так, я знаю, что он тебе нравится. Так от чего умирают воображаемые люди?
— От старости, — нехотя признался Виктор.
— Чудно, солнышко, — Лера улыбнулась Нике. — Ваш роман трагически оборвала воображаемая импотенция.
«Она мне нравится! — взвизгнула Мари. — Хорошая девочка, славная! Слушай, котеночек, а давай…»
Он жестом приказал ей замолчать, надеясь, что не придется говорить вслух. К его удивлению, Мари послушалась.
— Кстати, если тебе надо — я забрала пистолет, — сообщила Лера, продолжая блаженно щуриться.
— Зачем?!
— А ты что, хотел чтобы я тряпкой половой отмахивалась, если к нам какой-нибудь полоумный припрется с охапкой венков?!
— А если милиция?!
— Я купила фальшивые документы и отложила денег на взятку, — пожала плечами Лера.
— И где он?
— У тебя в комоде, в ящике с бельем. Или надо было положить в кастрюлю тухлого супа, как…
Виктор со стоном опустил голову на скрещенные руки. Он понимал, что Лера просто нервничает, но происходящее становилось все абсурднее, а от запаха благовоний даже при открытом окне болела голова и першило в горле.