Но чтобы все получилось, в это должна была верить и Ника, и Виктор. И сам Мартин, который вложил в последний обман все силы.
— Проклятье, Мари, — прошептал он, закрыв лицо руками. — Что ты все-таки за человек…
Наверное, это она толкнула его в проем за мгновение до смерти. Неужели этого хватило?
«И что мне теперь делать? Лезть в петлю?!» — в отчаянии спросил он у пустого сознания. Ни Мари, ни Виктора. Ни проема, ни комнаты, только звенящая черная пустота.
— Убийца… — всхлипывала рядом Лера.
Он лежал на полу, в окровавленной рубашке, слушал редкие щелчки, доносящиеся от окна. И не думал ни о чем.
Что было потом, он вспоминать не любил.
Ника не говорила. Несколько месяцев провела в глубоком шоке — ела, только когда он ее кормил, почти все время спала, а в остальное время в ужасе смотрела на свои руки и иногда плакала. Во сне кричала и хваталась за него, будто тонула.
Как они спали с включенным светом, вливали в себя воду по звонку будильника, ели, не чувствуя вкуса и любили друг друга, всегда находя чуть меньше утешения, чем нужно было, чтобы пережить следующий день. И как переживали — снова и снова.
Как он читал Нике книги, стараясь заглушить тишину звуками своего голоса, и слова повисали в воздухе — он не понимал их, а она будто не слышала. В такие моменты Мартин сильнее всего жалел, что разучился рассказывать сказки и зажигать в темноте огоньки.
Он думал, что застрелится по-настоящему, но не смог ее оставить. Знал, что она думала утопиться, но не смогла его бросить.
Ни тогда, ни потом.
Потом были годы учебы и изнуряющей работы, позволяющей не думать. Переезды, постоянное бегство от прошлого, кошмарные сны, в которых мир топила черная вода и другие — те, в которых он видел Мари, сидящую в его кресле и улыбающуюся огню. В этих снах он задавал ей один и тот же вопрос, на который она всегда отвечала одинаково.
— Зачем?
— Потому что так правильно, котеночек.
Еще ему снилась темнота, в которой улыбался бабочкам светящийся белый призрак. И иногда — редко, слишком редко — Виктор, наблюдающий за ним из оконного проема. Во сне Мартин знал, что он счастлив, но проснувшись всегда забывал об этом.
С годами сны становились все прохладнее и дарили все больше покоя. А любовь придавала все больше смысла каждому дню и уже не казалась такой болезненной и тоскливой.
И спустя много лет, глядя на солнце, которое появлялось из морской воды, Мартин наконец был готов поверить, что эта история действительно закончилась правильно.
Поклоны и обращение конферансье
Дорогой читатель, который дошел со мной до конца этой истории. Я непременно должна сказать тебе спасибо, ведь как никто другой знаю, каким тяжелым бывал этот путь.
Пройти его у каждого своя причина. Я хотела рассказывать истории, ну вы теперь знаете, в чем тут подвох. Истории рассказывать хотела, а табуреток, утюгов, котят во всех видах и прочего вот этого вот — не очень. Поэтому написала-таки историю, которая, надеюсь, даст жить следующим. В ней больше всего авторской крови, шесть лет борьбы с демонами и совестью, много хаханек, без которых, я уверена, все закончилось бы гораздо хуже.
Мне эта история, кроме закрытого гештальта, принесла красивый веночек, который запачкал мне кровищей полку с косметикой, керамического гуся, красный шейный платок, кораблик, стильный череп в голубой цветочек и красивое бархатное платье с воротником-стойкой. Про то, как я его искала когда-нибудь напишу отдельный триллер. Памятное барахлишко тоже позволяет этой истории жить после ее завершения. А еще каждый ваш отзыв.
И раз мы дошли до этого этапа, то благодарности:
Анатолию Герасименко — за поддержку, неизменное чувство юмора, каждый отзыв в отдельности и все вместе, а еще за все найденные отсылки. Это бесценно.
Екатерине Близниной — за призвание, за веру в меня и эту историю (без них еще не известно, состоялось бы это все), за отзывы, рекомендации и солидарность по поводу красных шарфов.
Виктории Павловой — за редактуру, искренний интерес и поддержку, за выслушивание нытья в четыре утра. Куда бы я без этого всего.
Маме, которая вовремя сказала «пиши еще», и что я буквы складывать умею, и вот я пишу еще и складываю.
Тебе, мой дорогой друг — на этот раз и я сыграла честно.
И тебе, дорогой читатель. Можно лить сколько угодно крови в проемы и шутить сколько угодно шуток — без зрителей не живут спектакли, без читателей — книги. И если мы здесь, значит, все было не зря.
PS: ни одна свинка и ни один котенок в ходе написания книги не пострадали.