«Тебе удобнее в темноте или при свете?»
«При свете».
«Хорошо».
Виктор щелкнул выключателем. Теплый желтый свет залил кухню, осветив гарнитур из темного дерева, стол, застеленный чистой клетчатой скатертью и светло-серые занавески из плотной ткани, целиком закрывающие оконный проем.
«Неплохо устроился».
Виктор только неопределенно пожал плечами.
— Я так и не научился нормально пользоваться туркой, — будто извиняясь, сообщил он, нажимая несколько кнопок на серебристой кофеварке.
«Ты что задумал?»
— Я варю тебе кофе, Мартин. Когда-то ты любил кофе.
«Тебе не кажется, что с тех пор что-то изменилось?»
— Ты полюбил чай? — усмехнулся Виктор. — Или смирился с общей несправедливостью? Разлюбил корабли?
Мартин промолчал.
Виктор тяжело вздохнул. Подвинул стол ближе к окну, поставил рядом стул, налил полную чашку кофе, а потом вышел с кухни в коридор и снял со стены большое круглое зеркало. Вернувшись, он поставил зеркало на стол, прислонив его к стене. Поставил напротив стул.
— Хочешь… еще чего-нибудь?
«Ответов. Впрочем, я их и сам могу получить».
— Вряд ли, — вздохнул Виктор со вздохом доставая из кармана наручники.
Защелкнул браслет у себя на запястье. Протянул руку в батарее и застегнул вокруг нее второй.
— Ты слишком импульсивен, друг мой. Давай отложим твои голодные взгляды, обращенные на кухонные ножи до лучших времен?
— А у нас будут лучшие времена? — спросил Мартин, занимая место Виктора.
Он смотрел в зеркало и видел там лицо Виктора, но с темно-серыми глазами и настороженно-выжидающим выражением. Спустя пару минут он увидел в зеркале себя — Мартин давно понял, что, если долго вглядываться в бездну отражения, можно в конце концов разглядеть свое лицо. Затем он снова увидел Виктора, но уже такого, каким он был на самом деле. Белоглазого и незнакомого ему.
— Будут. У тебя будут, — ответил он.
— Я в этом сомневаюсь.
— Ты не понимаешь…
— Виктор, у тебя женщина к батарее пристегнута. Зовет тебя Милордом. Если это не предел, то я чего-то не понимаю в этой жизни.
— Это не предел, — усмехнулся Виктор. — Послушай. Я совершил ошибку, и я очень рад, что могу ее исправить. Мне не стоило пытаться… Мне не стоило так с тобой…
Мартин с удивлением заметил, как изменилось его лицо. Сошло высокомерие, прилипшее, словно маска, исчезла презрительная усмешка, и из-за взрослого, злого и незнакомого лица показался Вик, такой, каким он был до бегства Риши.
— Это не имеет значения. Послушай, я многое мог бы понять, но твои игры… что ты делал с этой девушкой… как она назвалась… как ее зовут?
— Ее зовут Вероника. Вероника и Виктор, «Несущая победу» и «Победитель», неправда ли мило…
— Нет. Скажи мне, что с ней не так и почему она не хочет уходить? Что ты с ней сделал?
— Я? С ней сделал… Я ей соврал.
— И что же ты сказал? — спокойно спросил Мартин, отпивая кофе.
Кажется, он успел забыть этот вкус.
— Я сказал ей… — Виктор задумался.
Мартин почувствовал, как калейдоскопом начали сменяться эмоции — злость, чувство вины, презрение, горечь, снова злость, снова вина, а потом — теплое и мягкое ощущение любви. Смирение.
— Смотри, — просто ответил Виктор.
Мартин поставил чашку на стол и закрыл глаза.
…
Виктор сидел на полу посреди только что отремонтированной комнаты. Перед ним стояла белоснежная овальная фарфоровая пепельница. Он курил, не глядя стряхивая в нее пепел, и чувствовал, как изнутри нарастает, давит и царапает истерический смех.
Ламинат из тонких кремовых дощечек, белоснежная штукатурка на стенах, кремовые плинтусы и потолки, окно, на котором пока не было ни жалюзи, ни занавесок. Рама окна была из темного дерева, резко контрастирующего с белоснежным интерьером. Мартин узнал эту комнату — в почти такую же Виктор попадал после того, как менялся с ним местами. Несколько секунд он разглядывал комнату, сравнивая ее с той, что видел сознании Виктора. Особенно его заинтересовало окно.
В той комнате давно почти не осталось белого цвета.
Виктор помнил, когда появилась на белоснежной стене первая струйка черной крови. Мартин тогда зарезал свинью. Воспоминания горчили и тянули мучительной тоской. Хотелось выть и биться головой об этот чистый, белый ламинат, лишь бы вытрясти все воспоминания, жгучие, жалящие и такие недосягаемые.
«Что я сделал?!»
Мартина не было слышно. Он не чувствовал его присутствия, и мир вдруг посерел. Мартин не любил его и раскаленной искры под сердцем не стало, а вместе с ней не стало и красок.