Она смотрела на него несколько секунд, а потом снова опустила глаза к мольберту.
В этот момент реальность рывком опрокинулась и воспоминание оборвалось.
…
Виктор пришел в себя лежащим на полу рядом со стулом, на котором сидел. На светлом ламинате перед его лицом отчетливо виднелись широкие полосы размазанной крови. Рядом в луже разлитого кофе лежала чашка, расколовшаяся пополам.
— Что ты за человек, Мартин, — прохрипел он, проводя рукой по лицу.
На ладони остался красный след. Кажется, кровь шла носом.
— Мартин? Ты меня слышишь?
Он почти не чувствовал правую руку. Падая, он чудом не вывихнул ее, но она затекла, а кисть приобрела нездорово-бледный оттенок.
Мартин не отзывался. Виктор вообще не чувствовал его присутствия.
— Надорвался? Молодец. Ты был идиотом всю жизнь, Мартин, им и помрешь. Если уже не помер, — тяжело вздохнул он, вставая с пола.
Мир расползался пятнами, а сознание мутила тяжелая пульсация тошноты. Стоило ему встать, как кровь из носа частыми каплями потекла на рубашку. Он, грязно выругавшись, зажал нос манжетой.
— Хорошо, мы пойдем другим путем, — проворчал Виктор, пытаясь трясущимися руками попасть в замок наручников.
— Эй, ты там живой? Оксана сказала, ты третий час как на кухне заперся! — раздался за дверью голос Леры.
— Не очень. Скажешь ей — пусть помоет пол, — прохрипел Виктор, открывая дверь.
— Ты что, все-таки присел на Димину дурь? — скептически спросила Лера, глядя на его лицо.
— Нет, у меня были тяжелые самокопания, — ядовито выплюнул он, отодвигая ее в сторону.
— Мою любимую чашку разбил, ну и кто ты после этого! — донесся расстроенный возглас.
Он не слушал. Зайдя в ванную и не включая свет, Виктор заперся изнутри и открыл кран с холодной водой. Потом, не раздеваясь, лег в ванну и закрыл глаза.
Холод помогал очистить мысли. Позволял держать себя в руках.
Что Мартин видел не имело большого значения. Главным было то, чего Мартину не удалось увидеть.
Годы борьбы с собой научили Виктора контролировать приступы. Срывов почти не случалось, но сейчас он был близок к тому, чтобы не выдержать. Хорошо, что у Мартина первым кончились силы. Он не должен видеть.
Не сейчас.
Глухо застонав, он закрыл лицо руками. Ладони были мокрыми и холодными, рубашка липла к коже, а изнутри нарастала частая, истерическая дрожь.
Когда Мартин узнает, что он сделал — возненавидит его. Он уже готов убить себя вместе с ним, а ведь Мартин пока знает только часть правды. Виктор чувствовал, что Мартин сомневается. Что он все еще любит его, хоть и пытается задавить в себе это чувство. Мартин, для которого долг всегда был выше собственных чувств, все еще отзывался, чувствуя его отчаяние.
«Как все запуталось. Как перемешалось… Почему я оказался здесь? Как дал загнать себя в эту ловушку, и где из нее выход? Ты говорил, что я всегда смогу выбирать, Мартин. Но что делать, если настал момент, выбора у меня не осталось? Ты никогда не верил, что этот момент придет, верно?» — думал он, смывая с лица кровь.
Но он пришел.
«Ты ведь все равно узнаешь, верно, Мартин? Ты всегда узнавал…»
Мысли тяжелели и путались. Отрезвляющий холод растекся по телу обжигающим ознобом, а оставаться в темноте почему-то стало страшно. Что-то позабытое, детское, вроде монстра с тысячей глаз, таящегося за дверью, просыпалось в душе и распускало ядовитые щупальца.
С трудом выбравшись из ванной, Виктор стянул рубашку и, оставив ее лежать на полу, накинул на плечи полотенце.
— Совсем больной? — прошипела Лера, подхватывая его под локоть, когда он вышел в коридор.
— Пошла ты, — вяло огрызнулся он.
— Правильно, давай, не сдерживайся, можешь еще обложить меня матом и заблевать мне рубашку, — проворчала она, открывая дверь в спальню. — Ника? Держи своего Ромео, я понятия не имею, чего он опять нажрался.
Ника читала книгу, сидя на полу. Увидев Леру, она медленно встала и подхватила Виктора под локоть с другой стороны.
— Всю кухню кровью залил, разбил чашку и сломал стул, — пожаловалась Лера.
— Ты удивлена? — хрипло отозвалась Ника. — Складывай это недоразумение на край, я сама дальше… Спасибо.
Виктору хотелось огрызнуться, но он не смог.