Уже вырываясь из воспоминания Мартин чувствует, как там, под удовлетворением, стремительной вспышкой нарастает ужас, похожий на взрыв, сметающий все преграды.
Виктор начинает осознавать, что только что совершил.
…
Мартин думал, что воспоминание оборвалось, но почти сразу понял, что оно просто сместилось на несколько минут вперед. Все та же комната, та же девушка.
«Ах вот как ты хочешь. С конца. Выжать каждую эмоцию, позволив разглядеть все детали», — отстраненно подумал он, ощущая свои пальцы запутавшимися в чужих волосах.
В чужих длинных, мягких волосах.
— Значит, давай посмотрим, — прошептал он, чувствуя, что Виктор сполна получит то, что хотел.
Ему уже больно. Так больно, как не было никогда до этого. Это особенная боль, разгорающаяся в груди, обливающая сознание раскаленным свинцом. В этой боли чувство вины, бессилие и черная злость.
Мартин знал, что с каждым воспоминанием ему будет все больнее.
И не собирался отводить взгляд.
…
Виктор медленно вытащил пробку из слива и несколько минут слушал, как утекает вода. Потом встал, вытер руку полотенцем, отстегнул себя от ванной и вернул наручники под раковину.
— Я же просил тебя молчать, идиот! — с отчаянием произнес он в темноту.
«Подонок», — хрипло ответил Мартин.
Ему было больше нечего сказать. Он пытался осознать увиденное, но не получалось.
— Мартин…
Треск разрываемой ткани заглушал остальные звуки. Больше всего Мартина пугало не то, как кончики пальцев касаются обнаженной кожи, не соленое тепло чужих слез на кончике языка и даже не бесполезные слова, которыми его пытались остановить.
Больше всего его пугало то, что Виктор прекрасно понимал, что делает. Не захлестнувшая разом похоть и не пьяная блажь им владела — рассудок оставался абсолютно ясным. Он просто причинял боль тем способом, который счел наиболее привлекательным.
У него отлично получалось.
«Ты не только убийца, но и насильник? Ты этого мне не сказал?!»
— Я не сделал этого. Не помню, где я оборвал воспоминание, но клянусь, я тогда пришел в себя и остановился…
«Ты не убить ее пытался».
— Да.
«А потом ты понял, что натворил, и что она никогда тебе этого не просит и не будет любить, как раньше? И вместо того, чтобы нести ответственность за свои поступки, вместо того, чтобы дать девочке целое платье, посадить ее в такси, а потом повеситься, пока еще чего не натворил, ты, твою мать, решил прикинуться мной?!» — прошипел Мартин, чувствуя, как разгорается знакомый зуд в пальцах.
Ему тоже хотелось сделать больно. Он начинал перенимать привычки извращенной натуры Виктора и наслаждаться этим.
— Да.
Виктор сидел на полу в ванной, обняв руками колени и низко опустив голову. Он не испытывал ни тени своих прошлых чувств. Только усталость и раскаяние. Замерзший, мокрый и жалкий, он ничем не напоминал скалящегося в темноту социопата, только что пытавшего Мартина своими воспоминаниями.
Мартин никак не мог привыкнуть к таким переменам. Проще всего было бы поверить в существование третьей личности. Но Виктор, теряя власть над своим сознанием, находил по-настоящему изощренные способы потакать своим склонностям. Само его существование уже было изощренным садистским актом, заставлявшим Мартина колебаться между находящимся в отчаянии человеком, которого он когда-то любил, и палачом, которого должен был ненавидеть. Впрочем, ни о какой жалости он больше не думал. Для нее просто не осталось места.
«Какого черта, Виктор? Ты никогда не отличался храбростью, но я думал, что на это у тебя хватит и мужества, и чести», — сказал Мартин, проводя рукой по лицу.
— Я не смог. Не смог снова потерять… Думал, что справлюсь. Думал, смогу все исправить. В конце концов клянусь тебе, она отделалась парой царапин, испугом и порванной блузкой…
Мартин не выдержал. Если бы он мог ударить — сделал бы это не раздумывая. Но у него не было такой возможности.
«Что же ты Рише не рассказал, как она легко отделалась?» — ядовито выплюнул он, чувствуя, что каждое слово упрека достигло цели.
Но боль, которую испытал Виктор, не принесла ему никакого удовлетворения.
— Ты прав, Мартин. Я трус, подлец, лицемер и садист, — тихо сказал Виктор, больше не пытаясь ничего отрицать.
«Так почему же ты не хочешь закончить это?!»
Снаружи постучали.
— Мой обожаемый брат, позволь тебе напомнить, что ты в доме не один! — раздался из-за двери голос Леры.
— Проваливай! — рявкнул Виктор, ударив кулаком по косяку.
— Будешь топиться — дверь открой, чтобы ломать не пришлось, — попросила Лера.