В голосе звенело отчаяние. Мартину никогда не хватило бы жестокости отказать.
Он с трудом открыл глаза. Несколько секунд пытался заставить себя смотреть на человека перед ним, а потом впервые за долгое время улыбнулся.
— Ну здравствуй. Я по тебе скучал.
Вик стоял перед ним и без улыбки тревожно вглядывался в его лицо. Шестилетний мальчик, с еще не выцветшими в белый светло-серыми глазами, ничего не знающий ни о Виконте, ни об Офелии, ни о ненависти, которая их переполняла.
— Прости меня, Мартин. Говорил же, я плохой человек.
— Ты никогда не был плохим человеком, — возразил Мартин, вставая.
Мир качнулся перед глазами. Только сейчас Мартин заметил, что они стоят в абсолютной темноте. Не было дома, где он засыпал, не было Ореста, и сада с розами, и красных вспышек тоже не было.
— Ты потерялся. В себе, — серьезно сказал ему Вик, протягивая руку.
Мартин не думая протянул руку в ответ.
— А ты теперь совсем большой. Смотри, — улыбнулся Вик, кладя на его ладонь свою.
— Я… не думал, что еще раз тебя увижу, — тихо ответил Мартин, становясь на колени и проводя рукой по его волосам.
— Я всегда буду здесь. Никогда не умру, и никогда не повзрослею. Это — мой Неверлэнд. Только тебе нельзя здесь оставаться, Мартин. Ты там нужен. Пойдем, — Вик легко потянул его за собой.
— Пойдем, — кивнул Мартин, вставая.
— Ты… ты жалеешь, что раньше меня не убил, правда?
— Я никогда не стал бы… Я верил, что этого не будет. До последнего верил, но ничего не смог исправить. Прости, я тебя подвел.
— Я все еще чувствую, когда тебе больно, — вздохнул Вик, сжимая его руку.
— Я не хотел…
— Все неправильно, Мартин. Всегда было неправильно. Я хотел лучше для всех — для Риши, для тебя. Хотел же к морю поехать. А теперь, когда я могу — почему-то делаю глупости. Жестокие и страшные. Почему так, Мартин?..
— Ты… ты тоже заблудился в себе. Я не знаю, как тебя вывести.
— Расскажи мне сказку, Мартин, — вдруг попросил его Вик, останавливаясь.
Он заставил его раскрыть ладонь, положил свою руку снизу.
— Что?..
— Сказку, Мартин. Ты хорошо рассказываешь сказки. Расскажи мне-взрослому сказку, и он все поймет, — улыбнулся Вик.
Над ладонью Мартина билась яркая, светящаяся в темноте белоснежная бабочка. Спустя несколько секунд она улетела, упрямая белая искорка во тьме. Оба проводили ее взглядом.
— Боюсь, что это не поможет…
— Нет же, Мартин. Только это и поможет. Сказку. Одну, большую, красивую и грустную, как ты всегда рассказывал. Только очень длинную. Никакой ты не лжец, Мартин. Ты рассказываешь сказки. Смотри, вон твои розы.
Впереди в темноте и правда виднелись расцвеченные алым светом розовые кусты.
Мартин снова опустился на колени перед мальчиком и обнял его. Впервые по-настоящему, и не нужно было размыкать объятий.
— Ты никогда не умрешь, Мартин, — серьезно сказал Вик.
— Ты же говорил, что мы никогда не умрем, — с трудом улыбнулся он.
— Я врал.
Мартин отстранился и с удивлением посмотрел ему в глаза.
— Это я лжец, — так же серьезно ответил он.
А потом рассмеялся, словно это была хорошая шутка. Хороший был смех, тихий и переливчатый, словно колокольчики на ветру.
Мартин стоял среди своей темноты в одиночестве, только далекий смех еще звучал в ушах.
Постояв так несколько секунд, Мартин направился к дому. Прикрыл глаза от неожиданно режущего красного света, с трудом открыл давно не использовавшуюся дверь.
И замер, вцепившись в косяк.
Напротив него в глухой стене разрасталась паутина трещин. И сквозь них пробивался ослепляющий белый свет.
Акт III
Когда наконец-то
Действие 1
Майская сирень
В конце мая город тонул в сирени. Ее высаживали в парках и вдоль дорог, на клумбах под окнами и у детских площадок. Улицы наполнялись терпким запахом цветов и лилово-белой пеной.
Виктор ненавидел сирень. Ненавидел город, скрывающийся под этими цветами, словно под маской и точно знал, что город ненавидит его в ответ. Эту ненависть он чувствовал каждое утро, открывая шторы и позволяя выплеснуть в лицо свет серый и мутный, словно грязная вода.
Город наполнялся ветром, который стучал по ночам в окна и выл, словно стая бродячих собак, не давая спать.
Город раскидывал между серых панельных домов узкие переулки, куда с трудом проникал редкий солнечный свет.