Мартин бы нашел. Мартин всегда находил. Но его не было рядом. Он сам отказался, и ради чего? Чтобы сейчас представлять себе, что не сделал этого?
Была еще одна сторона его жизни, еще один ежедневный, тщательно соблюдаемый ритуал. Ритуал, без которого все остальные стали бы бесполезны. Единственный ритуал, ради которого ему приходилось обращаться за помощью и выходить из дома.
Когда Виктор впервые пришел к Дмитрию, его поразила пустота квартиры. Стены в бежевой штукатурке, серый ламинат, черные жалюзи на окнах. В квартире не было шкафов или стеллажей, только кухонный стол, холодильник и узкая софа.
— Мне нечего скрывать, — улыбнулся ему Дмитрий.
Он смотрелся в этой квартире неуместно — болезненно худой, высокий и нескладный молодой человек с черными волосами, завязанными в хвост. Он носил мешковатые свитера и рваные джинсы, ходил по квартире в ботинках и почему-то никогда не оставлял следов, даже если на улице была грязь.
Он слушал рассказ Виктора внимательно, не удивляясь и не задавая вопросов. Совершенно бесстрастный и отчужденный — такими в понимании Виктора и должны быть доктора. И палачи.
— Итак, ты не просто слышишь голос, ты становишься другим человеком, верно? И ты решил избавиться от своего друга именно сейчас. Почему? — спросил Дмитрий.
— У меня есть уникальная возможность уничтожить собственную совесть, — усмехнулся Виктор.
— А что я получу за свою помощь?
Он знал, что предложить. Единственное, что у него было.
Сначала он не получал денег за свою работу — только таблетки. У Дмитрия была возможность доставать и изготавливать наркотики, но он не хотел связываться с распространением.
У них с Дмитрием нашлось немало общего. Осмотрительный и осторожный, Дмитрий был внимателен к деталям, не выдавал своих секретов и предпочитал меньшие, но верные заработки. Распространителей у него было мало, и даже если кто-то из них попадался — ничего не мог рассказать. Или боялся. Дмитрий собирал чужие секреты, делая их залогом своей безопасности.
Спустя какое-то время Виктор начал зарабатывать первые деньги. Осторожный и изворотливый, он всегда находил способы выполнить работу быстро и не привлекая внимания. Но поначалу он не рассматривал продажу наркотиков как способ постоянного заработка. Его интересовали другие преступления.
Но жажда, несмиряемая жажда, которую нельзя было утолить ни водой, ни алкоголем, отступила и затаилась. Еще недавно он так хотел крови, что расправился с Мартином, который обязательно помешал бы новому убийству. Но вместо ощущения жизни, переполнявшего его еще недавно, он впал в стылую апатию. Словно смерть Мартина разом утолила его жажду, не оставив взамен ничего.
Он часто думал о том, что Мартина устроила бы такая роль. Что он принес бы эту жертву, не задумываясь, и был бы счастлив.
Виктор словно не мог опомниться. Он жил по инерции, позволяя течению нести себя и не пытаясь сопротивляться. Глотал таблетки, потому что когда-то хотел избавиться от Мартина. Зачем?.. Он с трудом помнил. Разговаривал с сестрой, потому что когда-то хотел, чтобы она помогала ему… в чем?..
Он почти не помнил. Через год после смерти Мартина память Виктора начала подергиваться пеплом, сознание начало таять, как снег под весенним солнцем.
Чашка.
Три сигареты.
Голос Леры.
Ремонт на кухне — первые деньги, которые скопил, он потратил на то, чтобы обустроить пространство вокруг так, как ему всегда хотелось. Черный, белый и серые цвета. Стерильность, минимализм, никаких лишних деталей, нарушающих привычное течение жизни.
Он покупал книги каждую неделю. Единственное чувство, которое он еще испытывал ярко — информационный голод. Книги становились единственным способом получить хоть какое-то удовольствие от своего существования.
Виктор смирился с нахлынувшей апатией и потерявшей ценность жизнью. Его больше не волновала температура воды в ванной, сигареты он докуривал до фильтра, не ощущая вкуса и пил любой кофе, который продавался в магазине у дома. С тупым равнодушием он смотрел на свою сестру и не отвечал ей, когда она пыталась с ним заговорить. Ему было скучно. Лишь немного забавляла ее злость, с которой она встречала новые перемены в его душе.
«Зачем я тебе, неужели нравится, когда таскают за волосы и бьют по лицу? А больше я ничего не могу дать», — отстраненно думал он, глядя, как сильнее темнеют ее глаза, когда она не дожидалась от него ответа.
Скоро Лера перестала злиться и однажды утром он заметил на ее лице выражение такого же отстраненного равнодушия, какое видел каждый день в своем отражении. В душе шевельнулось и погасло странное чувство удовлетворения. Она такая же, как он. И правда его сестра, его тень.