Наверное, это и есть любовь.
Оттого в крестраж были впаяны несколько наших встреч, первое свидание и годовщина. Последняя стала концевой записью, плавно переходящей в трагедию, увиденную когда-то в третьесортном фильме.
Впрочем, посредством моей редакции триллеру в пору собирать многомиллионную кассу…
Зелёная лужайка у невзрачно-серого приюта смотрится свежо. Летнее небо цвета голубого опала дарит умиротворение, солнце тает жжёным сахаром на горизонте и ни намёка на облака.
Скрывшиеся в тени раскидистого дуба, в хаотичном вальсе кружатся юноша и девушка. Он статен, в видавшей виды военной форме. Она в новеньком белом сарафане, с украшенной розами пышной пшеничной копной. На безымянных оттенками весны переливается медь, отражаясь от двух ободков, ребячески скученных из тонкой проволоки.
Сердце — птица, в воздухе предвкушение чуда.
Идиллию рушит раздирающий пространство рёв сирены. Успевший добежать к подозвавшей его пожилой женщине парень оборачивается назад… изящные черты исказил ужас, в синих глазах отчаяние, пульсация крови набатом.
Вслух невысказанный приговор.
Бомба разрывается быстро, железной пылью и адским огнём, за считанные секунды уничтожая чужойсмысл. Острый осколок рассекает бровь, щёки опалят дыхание пламени, молодой человек спешит на пределе возможностей… Он знает, что уже поздно, он знает что опоздал, он знает… что останется невредим.
Самопроизвольная невидимая преграда не подпустит к очагу угрозы ещё, как минимум, минуту. Его сила бесполезна, она защитилане того… он слаб, ничтожен. Чертовски больно.
От крика дерёт глотку, колени подгибаются, и парень падает, впиваясь ногтями в кадящую грязь. Не замечая картечи в плече и подпалин на одежде, подползает по раскалённой земле к оплавленной фигуре.
Плевать на бьющие градом снаряды. Ему ведь снится. Сон?..
Не осталось ни цветов, ни колечка… под дрожащими кистями плоть возвращает форму, только душу в ладоши не поймать. Внутри битое стекло, потеря бьёт осознанием одиночества, спазм мешает впустить кислород в лёгкие. Солдат глядит на исчезающие в дали истребители, он чувствует рваную рану. Можно выследить их, пытать до помешательства, но проще не будет. Себя не простить, а в нагрудном кармане теплится дорогая чёрная книжка, гравировка на заказ.
Её последний подарок.
Ночь сменяет день, в какой-то ветхой хижине, за покосившимся столом, сидит тот же мальчишка. С ваксой на носу, чертит запрещённые формулы и разгребает кипы, испещренных мелким почерком, бумаг. У него ничего не выходит. Два месяца бессонницы мантикоре под хвост, безнадёга сковывает пуще Петрификуса… С ним что-то не так и магия не слушается, однако в ворохе негатива не разобрать изменений. Страницы дневника нагреваются при соприкосновении с кожей, баюкая и навевая надежды… ложные конечно, она не вернулась, обряд не помог.
Тьма пустила корни, и сердце — камень.
Среднего роста шатен неподвижно застыл на краю отвесной скалы, посреди моря. Предзакатный небосклон отражается в глубоких очах вишнёвым ликёром, закручивая смерч, на сушу надвигается грозовой фронт. Кидаясь на огрызки гранита исходят тиной волны, тёмные воды грозят выйти из берегов.
Единственному, заставшему буйство стихии, всё равно.
Он развеял пепел, невыносимо оставить её гнить… принимать решение тяжелее. Старуха-нянька намедни говорила ему, что в смерти находишь успокоение, вновь обретаешь родных. Если действительно так, то предпочтительнее вечность скитаться по астралу, балансировать на грани… Он не сможет посмотреть ей в глаза, встретив вновь.
С некоторых пор страхом стали разочарованные девичьи речи… Как мог её великий волшебник оплошать?
Он боится умирать, уж лучше жить вечно.
Ребята пошевелиться не были способны от психологического давления, не то что анализировать. Боюсь теперь, даже доказывай я им с пеной у рта, что воспоминания подделка… не поверят.
— Ты проверялся у специалистов?
— Через месяц поеду лечиться.
— Хм.
— Бросаешь нас?
— Разберётесь.
Моргана с ними, с этими пьяными самоубийственными порывами и партией!.. Об отъезде на продолжительный срок надо как-то сказать крестнику.
Интерлюдия… Интересные дела
В одной из просторных затенённых комнат довольно мрачного замка, на низком кресле, уютно устроилась красивая сизоокая женщина. Она свернулась кокетливым клубком, ловко подобрав под себя ноги и, с лукавой полуулыбкой на розовых губах изредка подёргивала за, мягко переливающуюся в редких солнечных лучах, карамельную прядь.