— Насчет трусости вы переборщили.
— Как раз наоборот: человек мог струсить в жизни раз-другой, научиться подставлять других, прячась за их спинами, и запрограммировать его, внушить, что он выше и сильнее остальных, не так уж и трудно. Чувствуя себя безнаказанным, такой человек может быть наиболее жестоким исполнителем чужой воли.
— И среди подозреваемых есть такие индивиды?
— Есть. Салих, например, эгоистичен, корыстолюбив, а с такими задатками недалеко до подлости и предательства. Кхеммат — фанатик научного эксперимента, любит неоправданный риск, зачастую ведущий к потере ценностных ориентаций, вплоть до обесценивания человеческой жизни. Все это, конечно, не в таких масштабах, чтобы хватать их и лечить, но все же близко к допустимому пределу социальных категорий. Есть недостатки и у Гриффита, и у Даваа, и у Шрестхи, и у многих других. Вечером я отбываю в Сферу для встречи с Пересветом. Уверен, что после встречи с ним круг подозреваемых сузится. К тому же наметился определенный прогресс в поиске базы Чужих. Вероятнее всего, их две: главная — на втором Дайсоне, а перевалочная — на Д-комплексе.
Косачевский помолчал в раздумье, не отвечая на голубое мерцание индикатора вызова.
— Что ж, кое-какие сдвиги в деле есть, хотя две неудачи испортили общее впечатление: провал в Австралии на полигоне и похищение оружия и МК-батарей. Убийство Мальцева — это очередной ход Чужих. Каков наш контрход?
Калашников опустил голову и сказал тихо:
— Мы говорим о смерти как-то слишком… просто. Теряем людей… прекрасных парней…
— Да, к смерти привыкнуть невозможно. — Косачевский нахмурился. — И оправдать ее нельзя. Но от того, что мы будем говорить о ней жалостливым тоном, факт смерти не изменит своего значения. Обесценивания этого факта не произойдет, пока мы помним и скорбим о нем. Что это вы, Савва? Сентиментальное биение в грудь: «Ах, мы виноваты!» — вам не пристало. Виноваты, да, но думать надо о другом: как сделать, чтобы не допустить потерь в будущем. Простите, что напоминаю прописные истины.
— Принимаю, — кивнул Калашников, не делая попытки оправдаться: он не был сентиментальным, да и сухарем тоже, но директор еще не знал его достаточно хорошо. — В футболе есть такой термин — пас в борьбу. О том, что в Сфере работают исследователи погранслужбы и наш отдел, Чужие уже знают. Теперь они узнают о группе «АА», а мы пустим слух, что эта группа занимается пси-проверкой всего контингента экспедиции. Логика Чужих нам неизвестна, но почему бы им не поверить слухам?
Косачевский с сомнением посмотрел на собеседника.
— Звучит не очень красиво… и очень открыто, прямолинейно. А играть надо будет тонко…
— Все подозреваемые под наблюдением, наш ход заставит Чужих реагировать быстро, а мы посмотрим, кто из них будет реагировать неадекватно, в соответствии с нашим прогнозом.
— Согласен. Все?
— По Сфере все. Маленькая информация по Ориону. Вы были правы: в системе кризисная ситуация, похожая на военный паритет Земли двадцатого века, и работать по ней придется нам, пограничники уже сдали полномочия. Что интересно: по сообщениям отряда предварительной разведки и анализа можно сделать вывод, что за планетой ведем наблюдение не только мы, люди. И главное — эти неизвестные наблюдатели не хотят, чтобы их замечали. Я приказал перейти на режим усиленной маскировки с соблюдением «полного нуля присутствия».
— Интересно. Явное уклонение от прямого контакта с теми, кто вышел в космос, — не совсем нормальное явление.
— Совсем ненормальное. Вторые Чужие.
— Может быть, это они и есть? Дважды за чудовищно короткий срок напороться на представителей цивилизации, исповедующих нежелание общаться и преследующих неизвестные цели, — это как-то противоречит опыту и теории вероятностей. Вы не находите?
Вопрос не требовал ответа, и Калашников сказал, заканчивая разговор:
— Подождем новых донесений. Я послал к Ориону социоэкспертов, пусть разберутся в положении дел на планете. У меня все, до вечера. Буду нужен — ищите через замов.
Сфера погасла неожиданно.
Спейсер с ходу нырнул в тень планеты, и командно-экспедиционный зал растворился в зыбком мраке, словно упал в бездонный колодец вне пространства и времени. Слабые огоньки пульта, напоминающие звезды на пределе видимости, не могли разогнать этот мрак.
— Вот тебе еще одна загадка, — прозвучал ниоткуда приглушенный голос. — Мы вначале думали, что Сфера мигает из-за поломки механизмов поглощения света, но эксперты доказали, что механизмы дайсониан действуют исправно. Интересно, что, по подсчетам, строительство Сферы должно было длиться около тысячи лет — исходя из энергетического и технологического потенциала дайсонианской цивилизации, но есть гипотеза, причем основанная на довольно весомых фактах, что строилась Сфера… не больше десяти секунд!
— Ну-ну, — недоверчиво хмыкнул Калашников. Он вызвал директора научного центра Даваа на спейсер для того, чтобы выяснить два вопроса: убедиться в его непричастности к «фактору сатаны» и оценить важность объектов Сферы. Последнее могло помочь в определении вектора общих интересов Чужих, а академик Нагааны Даваа, историк, археонавт и социолог, был в курсе всех открытий. — Каким же образом дайсонианам удалось проделать такую колоссальную работу за столь смехотворный срок?
— Есть такой термин: космокреатика — деятельность разума, направленная на фундаментальную перестройку структуры материального мира…
— Учил когда-то, — сказал Калашников.
Даваа помолчал; в темноте не было видно, что он делает. Затем продолжал глуховатым голосом, в его речи иногда проскальзывал гортанно-горловой акцент:
— Похоже, дайсониане увлеклись именно космокреатикой, слишком много говорит в пользу этого предположения, а сама Сфера больше всего. Дело в том, что оболочку вроде Сферы возможно построить не обычными методами, с помощью транспортных средств и монтажа, а… из ничего, с помощью локального фазового перехода вакуума вдоль поверхности выбранной сферы. Теоретически разрабатывают модель такого перехода, но уже ясно, что он принципиально возможен.
Директор снова помолчал, словно к чему-то прислушиваясь.
— Однако главной загадкой для нас в настоящее время является исчезновение строителей Сферы. Ясно, что они ушли без спешки, после длительной подготовки, но зачем ушли и куда — неизвестно. Бросили дом, прекрасный дом — Сферу, бросили природные богатства планет, энергобазу и технические сооружения, беспрецедентные по мощи и совершенству, бросили культурное наследие цивилизации… Конечно, это выходит за рамки человеческой логики.
В зале вспыхнул свет.
— Хитришь, — прищурился Калашников, получивший сигнал по рации, что Даваа не излучает ни в одном из диапазонов, кроме «дельта», то есть он спокоен, уверен, работа мозга не сопровождается наводками аппаратуры, и никто его не подстраховывает.
— Не верю, чтобы опытный социолог, философ и логик не прикинул хотя бы для себя причину ухода дайсониан.
— Э-э, дорогой мой, гипотез столько, что можно заблудиться. В рамках гипотезы космокреатики дайсониане «ушли, не уходя», то есть не оставили свое былое хозяйство без присмотра. В последний отрезок времени перед уходом они усиленно занимались изучением и экспериментами с вакуумом — этой основой всех основ. Вполне вероятно, что они нашли способ уйти в иную Вселенную, более подходящую по параметрам, или же создали себе такую Вселенную, изменив структуру вакуума, сделав еще один локальный фазовый переход. Я понятно выражаюсь? Могу попроще, на пальцах.
Калашников усмехнулся, зная склонность директора к тонкой иронии и шутке при абсолютной внешней невозмутимости.
— Спасибо, на пальцах не надо, у меня есть советчик. Физику я понять могу, но психологию и этику дайсониан, толкнувшие их на такое решение, понять труднее.