— Есть одно простое объяснение, которому мы, люди, пока не придаем значения. Дайсониане поняли гибельность неограниченной космической экспансии и избрали другой путь — на развитие вглубь с жестким самоограничением и прекращением количественного роста основных показателей.
— Действительно, простое решение, осталось доказать его истинность… если позволит «фактор сатаны».
— А это уже ваша забота, милейший. Сфера — объект исследования и, если хочешь, восхищения, это музей в открытом космосе, а Даль-разведка вдруг присылает агента по освоению планет! Там что, собираются колонизировать Сферу? Человечеству больше негде расселяться? — Даваа говорил очень вежливо и спокойно, но Калашников чувствовал волнение. — Я разговаривал с ним, я имею в виду Пересвета, странный он какой-то… уравновешенный, умный, но… в нем скрыт, фигурально выражаясь, взрывной механизм большой силы. Я его боюсь.
— Ну-ну, — снова усмехнулся Калашников, — ты еще скажи, что он работает на нас.
Даваа сложил пальцы на животе и погрузился в созерцание пола. Потом поднял голову.
— Зачем ты меня вызвал? В последнее время за мной, кажется, ведется наблюдение. Я тоже попал в подозреваемые?
Калашников принял еще одно сообщение по рации и сказал просто:
— Извини, дархан, я знаю тебя давно и мог бы поручиться за тебя жизнью и совестью, но слишком велика цена ошибки.
Помолчали. Даваа едва заметно улыбнулся.
— Мы оба не любим высоких слов, Савва, давай не будем их искать и впредь, чтобы выразить свое отношение друг к другу. Я понимаю цели твоей работы и не прошу верить мне на слово. Что ты хотел узнать конкретно?
Калашников подавил желание обнять товарища, подождал, пока схлынет волна радости — Нагааны был чист во всех отношениях, — и проговорил буднично-спокойным тоном:
— Давай-ка начнем с дайсониан. По-твоему, кто они были? Я имею в виду живых существ.
— Коммуникаторы и биологи сошлись наконец во мнениях и разработали общий документ, прелюдию к теории. Дайсониане были электрическими существами, прямо использующими солнечный свет, и одновременно шагающими растениями, берущими соки из почвы. То есть принадлежали к разумным зоофитам — полурастениям-полуживотным.
Обычно сдержанный Калашников округлил губы, словно собирался свистнуть, посидел так несколько секунд, наконец сказал:
— Велика потенция у природы, даже дух захватывает! Реализация такого сложного организма уже граничит с волшебством, а появление у него разума!.. Но кто же тогда дайсы-островитяне?
— Есть интересная гипотеза, коммуникаторы выдвинули: современные дайсы, эти симпатичные кузнечико-лемуры с зачатками социальной организации, на самом деле бывшие «кошки» хозяев Сферы. Вероятно, функциональная связь дайсониан была сложнее, может быть, имел место своеобразный симбиоз островитян с дайсонианами, но аналогия между взаимосвязью людей и земных домашних животных прослеживается неплохо.
Религия — система сложная, можно ошибиться, однако, исходя из открытия биологов, вывод напрашивается сам собой: бхихоры — родственники древних дайсониан и очень на них похожи, дайсы просто перенесли свою любовь и привязанность на тех, кто напоминает им хозяев. Объяснима и айлурофилия — патологическая привязанность к «кошкам» строителей Сферы, если применять земную терминологию. Современные дайсы — живые генераторы электричества, и хозяева могли использовать их в качестве подзаряжающих устройств или стимулирующих электрогенераторов.
— Весьма интересно! — искренне сказал Калашников. — Сожалею, что не могу принять участие в исследовании Сферы, это действительно жемчужина Космоса! — «Потому она, наверное, и понадобилась Чужим», — подумал он. — Ответь мне на пару вопросов. Где на Дайсоне-2 находится наименее исследованная область?
В зале медленно погасли светопанели, с пульта донеслись звонки, серии гудков, голоса. Калашников насторожился, но сидевший у пульта Захаров успокаивающе помахал ему рукой.
— Неизученным можно назвать любой район второго Дайсона, — ответил Даваа, неподвижностью и бесстрастным лицом похожий на бронзового монгольского божка. — Как ни многочислен на первый взгляд исследовательский отряд в Сфере, он не в состоянии охватить всю поверхность Дайсонов и самой Сферы. Я даже не могу выделить наиболее интересные объекты системы, настолько они равноценны в познавательном смысле.
— Понятно. Вопрос второй: хорошо ли ты знаешь своего секретаря?
Даваа позволил себе улыбнуться: у него слегка растянулись губы, глаза превратились в щелочки.
— У меня их три.
— Насколько я знаю, двое из них — киб-интеллекты и лишь один — человек. Нас интересует Каспар Гриффит.
Директор центра перестал улыбаться, помолчал, испытывая какие-то колебания.
— Что-то странное происходит в мире. Три дня назад я имел беседу с членом Совета безопасности Косачевским, и он задал мне те же вопросы, а потом взял слово, что я никому об этом не сообщу.
— Почему же ты сообщил мне?
— Ты мой друг, к тому же… ты работаешь в безопасности…
— Понял, спасибо за доверие. Но неужели Герман Косачевский утаил от меня посещение Сферы? Странно… Кстати, я тоже член Совета безопасности. Хорошо, разберемся. Спасибо за информацию. Рад, что не ошибся.
— Ты или я?
— И я тоже. Не исчезай надолго за пределы прямой связи, ты можешь понадобиться в любой момент.
— Слушаю и повинуюсь.
Директор центра поклонился, собираясь покинуть зал спейсера, и, пропустив внутрь двух мужчин, исчез. Калашников с удивлением смотрел на вновь прибывших. Первым подошел Косачевский, вторым Ефремов, председатель СЭКОНа — Комиссии социального и этического контроля за опасными исследованиями.
— Не удивляйся, — буркнул Косачевский. — Пришлось явиться незваными. Сегодня после обеда мне позвонили со Сферы анонимно, чтобы я разобрался со здешними «безобразиями» и прекратил все работы. То же самое и ему. — Он кивнул на Ефремова.
— Здравствуйте. — Щекастый, низкорослый председатель комиссии был хмур и неприветлив. — Хотелось бы разобраться в обстановке.
Калашников с укором посмотрел на Косачевского.
— Я же сказал, что буду готов доложить вечером, в крайнем случае завтра утром.
Косачевский отвел взгляд.
— Я знаю, но СЭКОН — не моя епархия.
Калашников вдруг вспомнил:
— Захар, верни Даваа на минуту.
Захаров с помощью бортинженера отыскал Даваа в зале метро спейсера. Вскоре директор центра вернулся, ничем не выдав своего справедливого недоумения. Калашников указал на директора УАСС:
— Он?
— Что «он»? — не понял академик.
— Это член Совета безопасности и он же директор УАСС Герман Косачевский.
Даваа перевел взгляд на Косачевского.
— Вы Косачевский?
— Он самый. — Директор УАСС повернулся к Калашникову. — Что здесь происходит?
— Потом объясню. Вот что, дархан Нагааны, с тобой, похоже, разговаривали три дня назад не те люди. Во всяком случае, не Косачевский. Поэтому сейчас ты поможешь нашим специалистам составить фоторобот псевдо-Косачевского и расскажешь, при каких обстоятельствах и где вы встречались.
Захаров увел Даваа, растерянного, но не потерявшего невозмутимого бесстрастия каменного идола, и начальник отдела безопасности принялся вводить в курс дела Ефремова и Косачевского.
В девять часов вечера по времени центра оперативные группы отдела безопасности и погранслужбы заняли исходные позиции, позволявшие руководителям операции контролировать возможные действия Чужих и быстро принимать необходимые контрмеры.
Калашников вызвал на спейсер «Печенег», который избрал в качестве штаба, Калчеву и Морица, получил новую порцию информации для размышления и связался с погранотрядом.
Пинаев держался молодцом, но чувствовалось, что он чем-то недоволен или расстроен.
— Что случилось? — спросил Калашников, видя необычную нерешительность молодого командира погранслужбы.
— Мы потеряли из виду агента по освоению Пересвета.
— А разве он нуждался в опеке?
— Не в опеке — в проверке связи.