Мать, сгорбленная от тяжкой ноши испытаний, свалившейся на неё, сидела рядом, смотрела на своё дитя со слезами на глазах. Сначала погиб муж – опора и кормилец. Остались они вдвоём против безжалостного и жестокого мира. Потом внезапная болезнь дочери налетела черной вьюгой, подкосила силы и остатки мужества. Мать сдала и постарела за последние полгода тщетных попыток даже не победить болячку – это неизлечимо – а хотя бы уменьшить страдания Майи, дать ей сил, немного отсрочить уход в небытие. Некогда пышные густые русые волосы матери стали жидкими, посерели, поседели раньше положенного срока.
– Янус, а что с этой девочкой? – обеспокоенно спросил Суня вполголоса. Его счастливая улыбка исчезла, как её и не было, уступив место тревоге и напряжённости.
– На смертном одре она, – ответил глухим басистым голосом старый Янус. Он не таился, потому что смертные всё равно его не услышат. – Болезнь у неё редкая, наследственная. Крейтцфельдта-Якоба. Проще говоря, мозг её разлагается. Вот уже полгода, как её состояние ухудшается с каждым днём. Я пришёл за ней. Наступит Новый Год, и я заберу с собой девочку Майю. Она вольётся в сонм виновных в моём мешке.
– Чем же она успела провиниться? – уже звонким голосом спросил Суня.
– Ты же помнишь, что наследственные болезни – это проявления родовой кармы, которая идёт в унисон с личной, наработанной в прошлой жизни, кармой. А если не помнишь, то скоро вспомнишь.
Суня вновь пристально взглянул на больную девочку сквозь окно. Взгляд его затуманился и отдалился, словно он смотрел куда-то далеко-далеко. А ведь так и было: Суня просматривал прошлое Майи, захватил даже несколько прошлых воплощений духа девочки. Малыш, несмотря на свой юный возраст, вообще мгновенно учился новому, схватывал на лету, проникал мыслью в суть вещей, зрил в корень. Впрочем, это легко объяснимо, ведь ему потенциально были доступны все воспоминания и умения Януса. Стоило только совсем немного поднапрячься, и память услужливо раскрывала свои кладовые знаний и залежи навыков.
А время медленно, но неумолимо приближалось к полуночи. Уже без пятнадцати двенадцать. Скоро Новый Год, всемирный праздник. И так же скоро Майя последний раз вздохнёт и покинет измученное смертельной болезнью тело. Мама сжала двумя руками ладонь Майи.
– Доча, Майя! Ты меня слышишь? Еще немного, и наступит Новый Год, большой праздник. И можно загадать желание. Прошу тебя, загадай Деду Морозу о своём исцелении, чтобы ты выздоровела, чтобы ты жила, – голос матери дрожал. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы произнести нужные слова.
Слабым тихим голосом ответила девочка:
– Нет, мама, я уже не верю в такие чудеса. Недолго мне осталось, чувствую. Оттого я хочу загадать, чтобы ты, мамочка, была счастлива и больше не плакала…
Плечи матери сотряслись от беззвучных рыданий. Она закрыла лицо руками и убежала на кухню, чтобы лишний раз не расстраивать дочу своими слезами. Она много раз в бессонные ночи молилась всем известным и неизвестным богам, прося чуда, прося исцеления. И часто криком вопрошала туда, вверх, к властителям судеб: "За что?! За что Майе эта болезнь? За что вы забираете её у меня? Вам мало было отца Майи, моего мужа? За что?.."
Суня повернулся к Янусу, взглянул прямо в бесконечность чёрных глаз. Слёзы текли по щекам Суни, но теперь ещё в его взгляде пробудилась ярость.
– А скажи-ка мне, Янус, за что именно страдает эта девочка?
– Дух её в прошлой жизни был воплощён в одном из наёмников римского легиона, примерно в первом веке нашей эры, как это называется у людей. Он жестоко и безотчётно насиловал женщин и детей в захваченных деревнях, подвергал их зверским мучениям и пыткам, без необходимости, просто ради своего удовольствия. Потому она должна искупить свою вину в этой жизни. Через боль, кровь и слёзы. Только так и не иначе. В свою пору, в свой отмеренный час узел, завязанный в прошлом воплощении, спустился на уровень проявления, и смертельный недуг пробудился. Карма девочки соединена с кармой рода, в котором по закону притяжения и подобия рождаются души с тяжким грузом. Потому сей род обречён на вымирание. Вот и отец её умер рано. Вот и Майя сейчас умрёт. И у брата погибшего отца нет и не будет детей. Род завершится, не имеющий возможности расти дальше древом, слишком много утяжелений и, как это любят называть люди, – грехов.