========== Часть 17 ==========
Был поздний вечер, и за окном уже стемнело. В помещении, наполненным теплом, раздавался треск огня в камине. Пожалуй, только красочное, уже угасающее пламя создавало уют в холодном, каменном доме. Романский стиль не радовал глаза изящностью, но привлекал своей простотой и массивностью. Порой на самых простых с первого взгляда вещах, останавливается внимание гораздо больше должного. Суровость мощных стен, строгость обстановки и полумрак создавали манящую атмосферу загадочности, что граничила с одиночеством.
Усталый взгляд судьи пал на мадмуазель Бадлмер, что сидела на деревянном стуле. Её было довольно трудно заметить в темноте, царившей в комнате. Тельце её почти не двигалось, лишь грудная клетка слегка подрагивала в такт бесшумному дыханию. На коленях её лежала книга, что обнимали тонкие, почти полупрозрачные пальцы. Фролло с удивлением поймал себя на мысли, что ныне брюнетка вызывала в нём лишь чувство жалости и ничего более. Она очень сильно изменилась за период, что находилась в его поместье. Её прежде красивое, наполненное красками жизни лицо превратилось в омертвелую маску фарфоровой куклы; некогда тонкая фигура, чарующая своим изяществом, потеряла своё величие и приобрела ещё большую костлявость, почти не оставляя намёков на округлость, не говоря уже о пышности.
Последние дни сознание Клода продолжало рисовать перед собой счастливые зелёные глаза с положенной им детской наивностью и чистотой. Сейчас же он видел лишь прикрытые впалые очи, которые никоим образом не украшали фиолетовые мешки и яркие, сильно выделяющиеся голубые жилки. Он неуверенно вспоминал, как сильно сжимал её крошечное тельце, пока она кричала, пока маленькую грудную клетку её разрывала на части горечь, пока тонкие руки пытались разрушить всё на своём пути. Как столь чувственное существо, благодаря словам которого, расцветало все вокруг, теперь могло вызывать лишь сожаление?
Судья медленными шагами приблизился к юной девушке и слегка наклонился. Тонкие пальцы, немного дрожа, прикоснулись к пряди волос, оттенок которых казался ещё темнее на столь бледной коже.
— Бедное дитя, — с тонких уст сорвался шёпот.
Подушечки пальцев скользили по прохладной поверхности, что лишь недавно высохла от пролитых слёз. Ему нравилось видеть брюнетку настолько спокойной, погрузившийся в мир грёз. Судья не раз просыпался, слыша как она кричала ночью от не покидающих её кошмаров, от ран, что сама же наносила себе. Но как бы ему не хотелось, он не посмел навестить её даже раз. Он боялся видеть аристократку настолько беспомощной, опасался застать её в образе самого обычного человека, давно потерявшегося в собственном отчаянии. Фролло чувствовал её печаль, ощущал её боль, отчего юная особа становилась лишь все более противна ему. Она более не являлась маленьким ангелом, которому были чужды человеческие страдания.
Маленький ангел… Наверное, именно так называл свою дочь Виктор. Он, должно быть, любил её не меньше Элизабет. Лорд не позволил бы маленькой девчушке лить слёзы, у неё бы просто не было причин для печали, если только он сейчас был рядом. Юная девушка, как никто другой достойна счастья, ибо она способна дарить его.
В память мужчины вкрался её звонкий смех, обращённый к послу. Неужели она действительно любит его? Любит его настолько, насколько способно любить юное девичье сердце, обременённое наивной романтикой? Элисон была счастлива с Джентиле и судья ни на минуту не мог сомневаться в этом. Он помнил, как аристократка смотрела на Бертольдо, как дарила ему свою нежную улыбку. Так почему же Клод, всем сердцем желая видеть её счастливой, вставал между ними?
— Судья Фролло, — из угла комнаты донесся немного хриплый голос Симоне. Она озадаченно смотрела на мужчину, чья рука все ещё касалась лица спящей.
— Смею предположить, что её самочувствие улучшилось, — Клод убрал вьющийся локон тёмных волос с бледного лба.
— Да, Ваша честь.
— По пробуждению мадмуазель Бадлмер осведомите её, что я боле не смею противостоять Вашему желанию вернуться в семейную усадьбу.
***
Элисон несколько взволнованно поднималась по ступеням на колокольню собора. Кажется, время уже приближалось к вечеру и праздник давно закончился. Она ускорила свой шаг, понимая как в очередной раз посмела нарушить обещание, данное ею Квазимодо. Бадлмер не смогла поговорить с судьёй, в силу усталости, свалившей её с ног, и более того, она даже не явилась к обещанному времени. Наверное, ужаснее вины, которую она испытывала было лишь изнеможение, что накатывало на её и без того слабое тело. Каждый шаг давался ей с ещё большим трудом, но все же она продолжала идти.
Какого же было её удивление, когда на неё вдруг вылетел сам звонарь, чуть не сбив даму с ног:
— Боже! Аккуратнее! — он схватил аристократку за руку, не позволив ей упасть, — Ты всё-таки пришла!
— Ты меня напугал! — она испуганно сжимала тёплую руку, стараясь сохранить равновесие.
— Хозяин уже покинул собор? — он устремил свой взгляд на ступени.
— Клод был здесь?.. — она несколько выждала, — Послушай, я хотела извиниться…
— Да, да… Мне нужна твоя помощь, — его голос был прерывист, а рука заметно дрожала, — Пошли.
Квазимодо даже не позволил девушке закончить свою речь. Он потянул её за собой наверх, попутно пытаясь угомонить дрожь в собственном теле. Элисон же оставалось лишь недоумевать от происходящих событий, что были непонятны ей ни коем образом. С каждым последующим шагом в её маленькой голове появлялись всё новые вопросы: почему он так сильно переживает? Почему его столь волнует присутствие судьи в соборе? Да и что целая гвардия солдат забыла у стен Нотр-Дама?
Тем не менее, она была вынуждена угомонить собственное любопытство, от которого уже начинала кружиться голова.
— Послушай, — начал Квазимодо, как только они с мадмуазель Бадлмер поднялись на колокольню, — Обещай, что не будешь задавать много вопросов, — он взял её тонкие ладони в свои.
— Хорошо, конечно… хорошо!
— Ты должна помочь мне высвободить одного человека. Нет, Элисон! — воскликнул горбун, заметив движения губ юной особы, — Ты обещала не задавать лишние вопросы! — дождавшись послушного кивка аристократки, он продолжил, — Эсмеральда…
Не успел звонарь договорить, как из-за колокола вышла девушка в цыганской одежде. Она осторожно смотрела в сторону Элисон своими широкими, выразительными глазами. Смуглая рука её неуверенно помахала аристократке в знак приветствия, при этом золотые браслеты издали приятный звон. В этот момент сердце Элисон замерло. Она почувствовала, как лицо её залилось краской, а дыхание потерялось где-то в грудной клетка. Кажется, в её голове теперь кружилось в два раза больше вопросов, чем прежде.
— Она здесь по воле судьи? — еле слышно спросила Элисон, заметно растерявшись. В ответ она получила лишь кивок звонаря, — Квази, дай девушке свой плащ.
***
Накинув на голову капюшон и на мгновение прикрыв глаза, Элисон тяжело выдохнула. На бледном лице её появилась уже привычная маска безразличия. Набрав в лёгкие побольше свежего воздуха, она выпрямила спину и сделала первый несколько нерешительный, предвкушающий шаг из ворот собора. Она передвигалась уверенно, вкладывая в каждый свой шаг величие и грациозность. Спустя мгновение позади неё показался сгорбленный силуэт, лицо которого закрывал тёмный плащ. Он несколько неуклюже следовал за юной особой прямиком к карете.
— Мадмуазель… — как вдруг к Элисон обратился стражник, что показательно придерживал рукоять меча.
— Да, мсье? — тонкими пальцами девушка сняла капюшон со своей головы и натянула на лицо притворную улыбку. Сердце её билось, как у зайца, но она сохраняла спокойствие. К счастью, увлечение актёрским мастерством пригодились ей где-то, кроме театра, — Что-то не так?
— По приказу судьи…
— Мадам Джентиле! — речь стражника прервал внезапно появившийся мужчина, голос которого заставил девушку вздрогнуть.