Стоит Элисон улыбнуться и мечтательно прикрыть глаза, представляя силуэт молодого мужчины с потрясающей нежной и в тоже время мужественной красотой, как тонкие пальцы ещё сильнее сжимаются, заставляют её вскрикнуть и испуганно прикрыть ладошками рот.
— Знаешь, — было бы глупым считать, что этот шум был упущен рыженькой особой, — А ты права, я даже немного завидую тебе, но доброй завистью, — как бы невзначай добавляет она, — Такая наивная, совсем ещё юная, вокруг мужики крутятся, словно пчёлы возле улья, — актриса обводит глазами ширму, будто бы пытается рассмотреть сквозь резьбу что-то интересное, — Да ещё и с принципами, — женщина медленно соскальзывает с поверхности стола и делает шаг в сторону деревянной стенки, — Или моральные устои твои лишь… ширма?
— Мадмуазель Эверетт, — подаёт голос Фролло и выходит из-за перегородки, не позволяя брюнетке даже осознать происходящее, — Ваши глаза ничего не видели, а уши не уловили ни единого звука, — он ловит на себе женский взгляд полный недоумения. Явно ожидала увидеть кого-то другого, — Надеюсь, Вы достаточно умны и в силах осознать, что ждёт Вас и Вашего милого дядюшку в противном случае, — а рыженькая уже тем временем пятится назад, послушно кивая головой вниз-вверх, — Шляпа, мадмуазель, — устало добавляет он все тем же невозмутимым голосом и приподнимает тонкую бровь.
— Конечно, Ваша честь, — едва успевает актриса вернуть головной убор законному обладателю, как тут же скрывается за дверью.
— Что же Вы наделали? — забеспокоилась девушка и зябко поёжилась, обнимая себя руками.
Она устала. Безумно сводило плечи, невообразимую боль рёбер перекрывал лишь ещё больший зуд в районе бёдер, которые все ещё хранили следы прикосновений напористых пальцев. В голову опять вбирались сомнения, которые она тщетно пыталась прогнать, но стоило им вылететь из её разума, как они ударялись о каменные стены и вновь возвращались обратно, подобно бумерангу.
Фролло пытался задуматься над словами, которые искал последние дни, но это было бесполезно, ведь кажется мужчина сомневался гораздо пуще своей спутницы. Он аккуратно, будто бы боясь оскорбить юную особу, подошёл к ней и прислонился лбом к её лбу. Должно быть, он усмехается сам себе, когда она неуверенно прикасается к его узкой ладони, сжимает её, и он физически ощущает девичью растерянность, стыд и искренность. Ему вдруг даже становится не по себе от прикосновения влажных атласных губ к его коже, на миг ему стало практически тяжело от того, что он позволил себе настолько влюбиться в девушку.
Элисон была настолько растеряна, что даже не сразу заметила, как она уже в накинутом на её плечи плаще, покинула душную комнату в компании судьи, и пришла в себя лишь, когда им пришлось пробираться через болтливую толпу к лестнице, что вела вниз. Ничего вокруг не изменилось — гости продолжали слоняться вокруг, смеяться и дарить друг другу фальшивые улыбки, но самым важным было то, что ни один из них не обратил внимание на двух людей, что крепко держались за руки.
========== Часть 22 ==========
Погруженный в раздумья, Фролло стал готовиться ко сну. Он тщетно пытался понять, почему при наступлении ночи им овладевало нелепое беспокойство. Но чувство это не имело ничего общего со страхом, ибо мужчине попросту нечего было бояться. Ему не мерещилась всякая чепуха, но чтобы он не делал, непреодолимая и абсолютно беспричинная тревога всегда являлась неожиданным и в тоже время постоянным гостем в его разуме. Это чувство не давало ему покоя уже несколько дней. Оно плотно засело в его сознании, подобно образу, который оставался пустым, но не позволял себя ничем заполнить. Беспокойство всегда возникало внезапно и лишало сна. Создавалось ощущение, что судья подошёл к невидимой грани, за которой больше ничего нет, и от одной лишь мысли об этом по спине его поднимался холод.
Клод устало расправил плечи, стараясь прогнать из головы тревогу. Облегчение приносила лишь мысль, что юная девушка находится в его доме. Он учтиво предложил мадмуазель Бадлмер провести ночь в разных комнатах. Она только смогла вновь довериться ему и пугать её своей настойчивостью мужчина вовсе не желал. Однако, к его великому удивлению, юная особа настояла на обратном, ссылаясь на жуткий страх темноты, что приведёт её в покои судьи ещё до того, как тот успеет сомкнуть глаза.
И пока она переодевалась за ширмой, он, стоя подле окна, настороженно всматривался в странные тени деревьев.
Элисон вдруг стало не по себе, когда она расстегнула последнюю пуговицу ночной сорочки. Неужели она и вправду по своей воле стояла почти обнаженная в спальне человека, которого до ужаса боялась и ненавидела ещё совсем недавно? Девушка бы очень хотела спросить себя, какого чёрта она вообще забыла здесь, но ответ слишком сильно пугал её. Она тревожно вспоминала сон, что прежде считала кошмаром, закрывала глаза, сжимая в ладони белую ткань сорочки. Она шумно дышала, прогоняя мысль, что поступок её будет недостойным и мужчина, скорее всего, посчитает её действия безрассудными, а саму юную особу — легкомысленной.
Аристократка наверняка бы одумалась, если бы не позволила себе поцеловать судью в театре. Хоть и прикосновения её губ были невинны, она была уверена — то был последний шаг к огромному греху, от которого она тщетно убегала. Она поддавалась мужским ласкам в сновидениях, но… Боже, ощущать его руки на своём теле было чем-то волшебным и настолько возвышенным, что противиться своему желанию становилось просто невозможно. И она должна была принять его, как что-то неизбежное.
Мгновение — и белая ткань ночной сорочки упала к её ногам. Элисон бесшумно подошла к судье и легонько коснулась пальчиками его спины.
— Ваше сердце так громко бьётся, — прошептала она и чуть более уверенно приобняла его, прижимаясь грудью к широкой спине.
В этот момент она почувствовала тепло его тела, ощутила аромат его кожи, особенный, он будоражил сознание.
Никогда ни один человеческий голос не волновал Клода так, как сладострастная мелодия её речи, настолько тихая, будто бы она боится собственных слов. Он приносил невероятное спокойствие. Фролло мог ощутить легкие толчки, что исходили от тела молодой девушки: билось её сердце, сильно, волнующе ударяясь о тонкие рёбра.
С ранних лет он приучил себя подавлять все чувства, он похоронил эмоции ещё в зачатках, и они послушно дремали все эти годы, до момента, когда им заблагорассудилось проснуться. И сейчас Клод с большим отвращением к самому себе осознавал, что был влюблён в девушку, и любовь его была гораздо больше той греховной и извращённой страсти, которой он был просто одержим. Он старался убедить себя в невозможности чувств, что обволакивали его плоть. Боже, в шестой десяток он смог полюбить любовью, которая в априори не может быть взаимной.
Одиночество — это свобода. Ему не нужны лишние эмоции, тем более грешные. Мужчина был уверен, что вскоре это пройдёт, но каждый раз когда видел юную девушку — убеждался в обратном.
Клод перехватил тонкую девичью ладонь, что увлечённо изучала крепкую мужскую грудь, своей и послушно развернулся.
Элисон стояла перед ним совершенно обнаженная, но не решалась посмотреть ему в глаза. Ей вдруг овладел страх вновь встретить колючий карий взор, как это было тогда, на колокольне собора. Девушка вновь чувствует себя жертвой, чувствует его давление, от которого вот-вот подкосятся ноги. Только на этот раз мышка сама явилась к хищнику, явно на верную смерть. Приподнимая взор, она видит растерянный взгляд, который уже не кажется таким холодным, как прежде. Но аристократка инстинктивно делает шаг назад и прикрывает груди и низ живота, словно лишь сейчас осознаёт глупость, которую совершила.
Он же словно превратился в статую, окаменел и больше не двигался, лишь продолжал растерянно смотреть на худенькие ручки, что обеспокоено прятали небольшую грудь; на изящную фигурку, которая ещё немного угловатая, девичья, лишь готовится стать телом молодой женщины; на кожу, мистическая бледность которой приобретала лишь ещё большую возвышенность в свете луны, создавая ощущение её недосягаемости; на волны чёрных волос, подобных самой тёмной ночи, усеянной блеском всех существующих созвездий. Она была подобна настоящему видению, которое способно являться лишь в человеческих грёзах, но ни в коем образом не в реальности.