— Клод? — подала голос аристократка, вновь перекатившись на другой бок, — Клод, ты спишь?
Элисон приподнялась на локоточках и внимательно посмотрела на бледное лицо мужчины: глаза его были закрыты. Судья кротко простонал, делая вид, что находится в глубокой фазе сна. Брюнетка же обреченно вздохнула, ещё недолго повозилась и устроилась на его плече.
— Знаешь, — она стала мечтательно водить пальчиком по его груди, рисуя на ней самые различные узоры, — Я хотела бы показать тебе море.
***
Время близилось к вечеру, солнце плавно спускалось к горизонту. Погода была хорошая, она не заставляла искать тень, чтобы скрыться от жары, но и не вынуждала прятаться в доме от холода. Поэтому Элисон посчитала это время суток идеальным для прогулки. Целый день девушка была предоставлена сама себе, но идти особо было некуда. Ей следовало бы вернуться хотя бы на день в семейную усадьбу и поговорить с Хайвэлом, но боялась она этого разговора гораздо больше смерти. Клод пообещал, что завтра они вместе всё разрешат самым наилучшим и благоразумным образом. Правда, как он собирается сделать это, мужчина не рассказал.
Сегодня Элисон по обычаю навестила Квазимодо и сейчас, прогуливаясь по саду, она размышляла над его словами. Звонарь был первым, кто узнал о Таинстве и первым предпринял попытку отговорить аристократку от необдуманного поступка. Аргументы его оказались бесполезны, ибо девушкой двигала «высокая любовь», которую она себе сама и выдумала. Собственно, как и неотложность венчания. Лишь рассорившись с горбуном, Элисон поняла, что доказательства, приводимые другом, она слышала не впервой.
Блуждая между кустарников, брюнетка пыталась восстановить в памяти речи, касающиеся личности судьи, которые она до этого всегда пропускала мимо ушей, попросту игнорировала. Она предпочитала видеть мужчину таким, каким он представал перед ней лично, а не на чужих словах. Однако сейчас девушка вспомнила цыганку, её грубые выражение и несуразные эпитеты, коими она не стеснялась награждать Фролло. В память врезались косые взгляды солдат, бродяг в сторону судьи, которые она оставляла без внимания.
Ей вдруг захотелось поёжиться от внезапно пробежавшего по её телу холода. Архидьякон тоже не раз упоминал далеко неправедное отношение Клода к насущным вопросам. Кажется, Хайвэл даже напрямую говорил сестре о поступках судьи, что деятельность его не ограничивается выносом справедливых приговоров, но девушка неуважительно относилась к поучительным речам брата и слишком давно стала пропускать их мимо ушей.
Подозрения, захватывающие её разум, вовсе не нравились аристократке. Её вдруг стал охватывать страх от того, что она совершенно не знает своего супруга. Он все ещё оставался для неё книгой с красивым названием, содержание которой ей было неведомо. Переживание ещё сильнее усилило появление неизвестного мужчины в усадьбе, что пламенно вещал, обвиняя судью в неведомых девушке грехах. Затем пришло осознание, что образ, созданный в девичьей голове, отличен от реальности, а вместе с тем явился и испуг.
Брюнетка не могла долго вынашивать переживания в своей голове, готовясь к весьма неприятному диалогу, ибо волнение вот-вот поглотит её до кончиков волос. Элисон была полностью уверена в своих действиях до момента, как вернулась в усадьбу и увидела судью. Он ожидал её за столом, сложив руки перед собой. От одного вида милого её сердцу лица уверенность юной особы мигом исчезла, и она молча присела за стол, не решаясь сказать ни слова.
Фролло заметил девушку, ещё когда та блуждала по саду, и начал приготовления к очередному ужину в её компании. Он уже готов был улыбнуться, но девичье молчание отбросило радостную эмоцию.
— Тебя что-то беспокоит? — почти заботливо поинтересовался судья.
— Нет, что Вы?
На губах её покоилась сдавленная улыбка. Тонкими пальцами она отодвинула столовые приборы и сложила перед собой ладони в молитвенном жесте, чем вмиг убрала беспокойство судьи и уголки губ его слегка разошлись в стороны. Он повторил её движения и прикрыл глаза.
— И не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла.
От её речи глаза мужчины в мгновение раскрылись и приобрели не столько растерянный, сколько пугающий блеск. Она невольно вздрогнула и ещё сильнее прежнего напрягла плечи, стараясь не показывать свой страх. Кажется, взгляда его было вполне достаточно, чтобы ответить на волнующий её вопрос.
— Первая книга Царств 15:3, — на выдохе произнесла она и поощрительно кивнула, — Вас что-то беспокоит, сердце моё? — передразнивающим тоном выпалила девушка.
Довольно странные чувства переполняли грудь юной особы. С одной стороны ей хотелось ликовать, ведь она наконец смогла застать судью врасплох, а с другой — её сердце готово было разорваться на мелкие частицы из-за того, что вся её любовь была обманом, плодом её же фантазии. Она не отводила взгляд от мужчины, ожидая его оправданий, но все обернулось совсем иным образом. Клод лишь на миг нахмурил брови, а затем взял в руки столовые приборы и приступил к трапезе так, будто бы ничего не произошло.
Как гром среди ясного неба, как что-то чудовищное вдруг свалилось на неё тяжелым бременем. Ещё утром Элисон казалось, что она любила Клода всегда. Когда ещё не знала, лишь ждала встречи с человеком, с которым разделит свою жизнь. Брюнетка придумала светлую мечту в голове: образ, что станет единственной и первой любовью её. И она наделила всеми ценными качествами его.
А сейчас её горло сжимается так, что трудно дышать и слезы подступают к глазам. Она не знала, кого ненавидела в эту секунду больше — себя или его? В том не было его вины, и ей становилось тошно, когда она осознавала собственную глупость.
Не в силах терпеть переполняющую её бурю эмоций, она резко встала из-за стола.
— В чём ты хочешь обвинить меня? — голос его звучал спокойно, будто бы слова девушки не произвели на него никакого впечатления, — Элисон, присядь, пожалуйста.
— Почему Вы сразу не признались мне?
— Разве я что-то скрывал от тебя? — он отложил столовые приборы в сторону, — Разве лгал я тебе? Верно, — с губ его сорвался прерывистый вздох, — Поэтому я повторюсь: в чём ты хочешь меня обвинить?
— Вы… — она сглотнула, не зная, что ответить, — Айзек умер по Вашей вине.
— Если и есть моя вина в смерти Айзека, то лишь косвенная. Виктор несёт ещё большую ответственность за случившееся.
— Не смейте произносить его имя!
— Конечно, благородный лорд Бадлмер, — с особым цинизмом протянул мужчину, поджав тонкие губы, — Справедливый, рыцарственный лорд Балдмер. Полагаю, что Хайвэл упустил одну маленькую деталь, моя дорогая. Совсем ничтожную… Виктор был основателем движения и главным вестником Идеи.
— Но он отказался от бесчеловечной теории, в отличие от Вас, — голос её с каждым словом становился все тише и она сама начинала сомневаться в своих словах, — А вы… я хочу, чтобы вы оставили этот народ в покое или…
— Я не сдался в отличие от него. Я посвятил этой идее всю свою жизнь и ты действительно думаешь, что твоё «или» способно изменить моё решение?
Вдруг у аристократки закружилась голова и она вернулась за стол, сама не зная чего желает больше: прекратить разговор прямо сейчас или разрешить столь неприятную ей тему окончательно.
— Я прошу Вас оставить этих людей в покое. И оставить вовсе не значит сдаться. Я молю Вас отступить, просто уйти от столь свирепой идеи. Вы переступили черту, но пока не в силах осознать, что всё имеет последствия. Разве смерть моего милого брата не было предупреждением? Разве не от того бежал мой отец? И разве Вы сами не чувствуете тревогу, не преследует ли Вас неведомое предчувствие? Поймите же я люблю Вас, быть может, кажется лишь мне, что люблю. Но я не смогу разделить Ваши грехи, я не посмею делить с Вами свою жизнь, зная о вещах, что Вы делаете, покидая усадьбу. Вы несёте с собой смерть и смерть эта однажды настигнет Вас. Я не смогу разделять Вашу вину, как это положено супруге, поэтому я прошу Вас отступить.