Вагоны лежали под насыпью, разбитые в щепки. Я посмотрел на вагон второго класса, куда я садился в последнее время. Он был сильно поврежден…
О приезде Государя нам сказали накануне. Все были взволнованы. Видеть, говорить с Государем в такой обстановке… Какие чувства только не пробуждались при этом ожидании! Культ Царя. Обожание личности. Все это жило в семье моей из поколения в поколение.
Один мой предок, будучи предводителем дворянства, готовился к приезду
Государя с трепетом и благоговением. Но, когда показалась Царская тройка, он сел верхом и ускакал на хутор.
"Не хочу, чтобы Государь подумал, что я у Него что-нибудь хочу просить. Не надо мне ничего. Все, что мог для приема, сделал".
Другой мой предок (Иваненко) еще при Николае Первом вместе с женой простоял на коленях перед иконой, пока Государь ночью ехал по большому тракту мимо их владений.
Родной дед мой без волнения не произносил самого слова "Государь". Ближайшее к нам поколение уже критиковало и даже резко, особенно после 1905 года, правление Государя. Но самый культ личности сохранился, вопреки всему. Мне разрешилось не ходить в училище, если в этот день была возможность на параде или где-нибудь увидеть Царя.
Много раз я Его видел, но никогда так близко. А вдруг Он заговорит со миой?
Хватит ли смелости отвечать на вопросы?
"У Государя замечательные глаза", — говорили обыкновенно.
"На докладах у Государя два выражения: взгляд в окно — значит, как вы мне надоели, либо улыбка, т. е. вы мне говорите неприятности".
Обер-прокурор привез Государю Библию издания Синодальной типографии. Государь открыл ее и сразу вернул: две страницы носили один и тот же номер. Опечатка — единственная во всей книге.
"Вот со мной всегда так, — прибавил Он, — непременно бросится в глаза самый незаметный для других недостаток".
На длиннейшем докладе Министерства Государь Собственноручно исправил две случайные описки.
Вильчковский, особенно заботливо ко мне относившийся, решил вызвать мое производство в прапорщики и сказал мне о своем намерении рекомендовать меня
Государю. Я искренне запротестовал. Мне не хотелось быть произведенным в офицеры. Я знал, что к раненым офицерам относятся строже, чем к солдатам.
Лазарет меня уже испортил. Я боялся, что прапорщика скорее вернут на фронт.
Кроме того, солдатская форма меня выделяла. Мне хотелось по выходе из лазарета еще покрасоваться в качестве раненого добровольца Георгиевского кавалера. Но Вильчковский был неумолим.
Государь приехал вечером. В первом автомобиле сидели в два ряда: Государь, Наследник и одна из Великих Княжон; за Ними Императрица и другая Дочь. Во втором автомобиле: две Великие Княжны, которые на возвратном пути обменялись с ехавшими в первом; затем Боткин и Вырубова.
Все посетители при входе в лазарет надевали белый халат. Даже Великие Князья.
Этого требовала Императрица. Поднесли халат и Государю. Он отказался.
Государыня не настаивала. Было заметно, что Она волнуется в присутствии Мужа.
Она шла не рядом с Ним, а то заходила вперед, то отступала назад, стараясь выделять Его. Казалось, Ей не хотелось стоять с Ним рядом. Как только Государь входил в палату, Она садилась.
В лазарете, как, впрочем, всюду и везде, Государю "показывали", а не Он сам смотрел.
Он был в кителе и в снаряжении.
Государь подал всем руку. Каждый из нас рапортовал полк, чин и фамилию. Ко мне Он подошел в последнюю очередь. Я отрапортовал, глядя восторженно в глаза. В них была какая-то печаль. При всем воодушевлении, которое я испытал тогда, — в глубине души ощущалась какая-то смутная тоска. Как объяснить взгляд? В нем была привычка. И вместе с тем, человек отсутствовал.
Глядя на Государя, хотелось забыть себя, жить только для Него. Не быть. В Нем быть. Только Он.
Как действовала все же эта улыбка…
Как только я кончил рапортовать, Вильчковский стал давать Государю всякие лестные обо мне сведения. Государь переводил глаза от него на меня и молча слушал. В левой руке Он держал фуражку, а правой сжимал ремень снаряжения. На мгновение Он поднял эту, слегка согнутую в ладони, руку и погладил свои усы
(тем местом, где в вытянутом положении конец большого пальца касается указательного).
Этот жест очень характерен. Рассказывали, что только раз Он был запечатлен на фотографии, но Дворцовый комендант приказал уничтожить негативы.