Охотник еще раз осмотрел местность своей биоптикой. Он насчитал восемь Броненосцев, не больше. Поднявшись на одно колено, он просигналил остальным целиться в противников слева от него. Сам он, глядя в прицел, взял на себя шестерых остальных. Он собирался вести огонь так, чтобы наиболее гладко переходить от одной цели к следующей. Он собирался застрелить часового у основания вышки, но понял, что из-за расположения его позиции это оставит самой дальней цели – Броненосцу у кабины заправщика – возможность спастись. Он мог отстреливать врагов с середины лагеря к окраинам, начиная с двух Броненосцев, которые курили сигареты в центре лагеря, но это встревожит находящихся дальше противников на долю секунды раньше.
После некоторых раздумий, Сильверстайн решил отстреливать их справа налево, быстро переходя от одной цели к следующей. Если ветер не испортит ему прицел – а скорее всего этого не будет – он уложит всех шестерых за три секунды.
Раздался бешеный треск выстрелов. Партизаны поднялись, стреляя очередями.
— По грузовикам огонь! – приказал Сильверстайн.
Раздался новый шквал выстрелов, за ним последовал страшный взрыв. На секунду ночь превратилась в очень яркий день. Из взорвавшихся заправщиков изверглось грибовидное облако ярко-красного газа.
Среди дыма и смятения, Сильверстайн бросился к нефтяной вышке и бросил в насос единственную осколочную гранату. После этого охотник бросился бежать, не оборачиваясь. Взрыв мог сжечь волосы на его лице.
Сильверстайн и партизаны быстро покинули расположение склада, их мотоциклы исчезли задолго до того, как ближайшие подразделения Броненосцев успели подняться по тревоге. Когда они уезжали, горизонт полыхал желтым заревом на фоне темного неба. Это был девятый склад горючего, который они уничтожили за пять дней.
РОСС был отправлен в офицерский лазарет, стоявший отдельно от госпитальных палаток для нижних чинов. После боя у Магдалы санитары привязали его к лошади и направили в Мантиллу для лечения. Если бы его не накачали метадином и гипроксолом, поездка на лошади была бы невыносимо мучительна для его израненного тела. Инквизитора разместили в доме Бокоб, бывшем сиротском приюте, и здесь, за стенами Мантиллы, вдали от боев, он позволил себе немного отдохнуть.
Дом Бокоб был большим зданием с двумя флигелями, настолько по-имперски аскетичным и строгим, насколько позволяла архитектура Холпеша. Тем не менее, его купол был отделан мозаичной глазированной черепицей и инкрустациями из цветного стекла. Выложенный глиняными кирпичами двор, окружавший приют, был уставлен деревянными постройками для игры детей.
Там были горки, качели, кольца, сейчас они были похожи на скелеты животных, обглоданные падальщиками и высушенные солнцем. От детей не осталось и следа. Никто не знал, куда они исчезли. Никто и не подумал спросить.
Раненые офицеры быстро проходили через лазарет. Здесь не было достаточно коек, и фронт взимал с офицерских кадров тяжкую дань. Офицеры с ранениями легче второй степени возвращались на фронт, проведя максимум три дня в доме Бокоб. Умерших сносили в подвалы, в которых раньше хранились продукты. Койки, которые они занимали, обмывались водой, и на них помещались новые пациенты. Кровь и испражнения пропитывали простыни и матрасы. Поэтому в доме Бокоб сейчас пахло разложением.
У Росса были ранения четвертой степени.
Боль была, вероятно, по крайней мере, третьей степени. Он получил тупую травму грудной клетки, достаточную, чтобы вызвать небольшое внутренне кровотечение. Медики также скрепили его позвоночник железными стержнями, чтобы ограничить его движения. Удар кувалды выбил диск и почти привел к грыже седьмого позвонка. Возможно, его ранения соответствовали более высокой степени, чем четвертая, но медики оценили их как «не угрожающие жизни/средней тяжести».
Последние двадцать четыре часа Росс, больше чем от ран, страдал от полукоматозной лихорадки. Вероятно, он подхватил инфекцию из-за плохой гигиены в лазарете. Медики поставили ему капельницу с венцом трубок. Посреди притока раненых никто не заметил, что он был инквизитор. В доме Бокоб он был просто пациентом четвертой степени, и они оставили его дальше бороться за жизнь самостоятельно.
— Это просто мое мнение, но мне кажется, ты предпочел бы, чтобы тебя убили, — голос вывел Росса из тяжелого забытья.
Росс очнулся, охваченный жаром лихорадки. В его поле зрения показался нечеткий, расплывающийся силуэт Селемины. Она по-прежнему была одета в платье с цветочными узорами. Переливчато-зеленые тени, украшавшие ее глаза, придавали им кошачий отблеск. На ней были длинные накладные ресницы, и она убрала кольцо из губы. Росс едва узнал ее.
— Что, во имя Трона, ты на себя нацепила? – слабо пробормотал Росс.
Селемина скрестила руки и притворилась, что злится.
— Это для встречи с Голиасом. Но ты этого не знал, потому что был слишком занят, пытаясь произвести впечатление на гвардейцев, — проворчала Селемина.
— Я думаю, что она выглядит очень мило, — сказала Мадлен, подходя к его койке. Она так же была одета в праздничный наряд. Ее каштановые волосы были сейчас длинными и прямыми, с модной прямой челкой. Ее губы были рубиново-красными.
— Вы обе выглядите как уличные… — Росс замолчал, когда Мадлен твердо сжала его плечо.
— Так с леди не разговаривают, — упрекнула его Мадлен.
— Тогда вам, наверное, лучше вернуться к Голиасу. Похоже, он знает, как должна выглядеть леди, — сказал Росс, трясясь от смеха.
— Не думаю, что теперь мы там желанные гости, — сказала Селемина.
Росс перестал смеяться.
— Как прошла встреча?
— Плохо, — сказала Мадлен. Она бросила взгляд на Селемину, но ничего не сказала.
— Насколько плохо?
— Он пытался нас убить, — ответила Селемина.
Росс вскочил. Железные стержни врезались в спину, но сейчас ему было плевать.
— Что?
— Когда переговоры не удались, он попытался нас убить. Он был очень осторожен с этой сделкой. Не думаю, что он позволил бы нам даже взглянуть на товар.
— Но вы уверены, что артефакт подлинный?
— Не понимаю, зачем ему пытаться убить нас, если бы артефакт не был подлинным, — заявила Мадлен.
Росс начал с яростью вырывать трубки капельницы из вен, потом отстегнул железные стержни от спины.
— Росс, ты что делаешь? – протестующе закричала Селемина. Они с Мадлен попытались затолкать его обратно на койку.
Но Росс уже вышел из себя. Он оттолкнул их руки и сорвал последние бинты.
— Найдите мне капитана Прадала. Пусть он отберет взвод лучших кантиканских гвардейцев. Мы нанесем визит этому ублюдку Голиасу. Этой ночью.
УЛАНЫ были одним из подразделений, на основе которых создавалась Кантиканская Колониальная Гвардия. Они были элитной частью, входившей в первый Полк Основания, набранный из неспокойных колоний Медины. Еще во времена Войны Освобождения уланы сражались мечами и алебардами в Пограничной Ауксилии на стороне лоялистов. Это было шесть с половиной тысяч лет назад.
Кантиканская Гвардия, не будучи богата боевой техникой, характеризовалась прежде всего качеством солдат, а не превосходством в вооружении, и апогеем этой философии были уланы. Подобно кадианским касркинам или курассианским коммандос, набор в уланы был ограниченным и весьма избирательным.
Требовался рост не ниже 185 сантиметров, и требования к физической подготовке были чрезвычайно высоки. В основном кандидаты выбирались из своего полка, из любой части в составе полка, и никому не оказывалось особых предпочтений. Уланы были элитой, и сама рота, а не офицеры, решали, кто достоин носить значок улана.
Рекрутов, которых называли «пони», мучили беспощадно, невзирая на их происхождение. В ходе ритуала, называемого «закалкой», рекрута зверски избивали пять полноправных улан. Рекрутов ломали морально и физически. Это был процесс, во многом сходный с обстругиванием палки. У человека оставалась лишь его храбрость и твердость, которая и оценивалась равными ему. Тех, кто не был сломлен, принимали в свой круг. Те же, кто не выдерживал, как шутили уланы, всегда могли пойти в «конную пехоту».