Но Броненосец не сбросил его. Он остановился, заметив значок на воротнике пальто. Маленькая серебряная булавка в виде инквизиторской инсигнии ярко блестела на солнце.
– Ты цепной пес мертвого Императора? – спросил Броненосец на низком Готике.
Сильверстайн сжал зубы и не сказал ничего.
– Ордэй ангхиари инквизт, – сказал командир своим подчиненным. Судя по их удрученному виду, Сильверстайн понял, что им не разрешат убить пленных здесь и сейчас.
– Я наик Ишкибал. Наик – мое звание. Ишкибал – мое кровное имя. Но ты не можешь называть меня ни по званию, ни по имени. Это святотатство, и мне придется убить тебя. Я говорю это потому, что пока не хочу убивать тебя. Понятно? – металлический резонанс его голоса выразительно передавал угрозу.
– Засунь кулак себе в задницу, – сплюнул Сильверстайн.
– Хорошо. Хорошо. Ты быстро учишься, цепной пес. Посмотрим, как долго ты протянешь. Думаю, мои командиры захотят поговорить с тобой.
– Я не инквизитор. Я охотник, – ответил Сильверстайн.
– Все равно. Ты носишь знак, значит, у тебя есть ответы, – усмехнулся наик. Повернувшись к подчиненным, он отдал серию приказов на своем языке.
Броненосцы, кулаками и пинками уложив партизан на пол, начали связывать им руки и ноги проволокой.
– Амел буриаш! – прорычал командир. – Они нужны мне целыми для допроса. Я съем лицо каждого, кто пустит им кровь без моего разрешения.
УЖЕ третью ночь они провели, скрываясь. Росс был покрыт запекшейся кровью – частью его собственной, но в основном вражеской. Кирпичная пыль, песок и сажа покрыли его доспехи коркой цвета грязных зубов. Усталость превысила все пределы, сухожилия, казалось, готовы были разорваться, мускулы пульсировали от боли.
Свое текущее местонахождение Росс также представлял себе довольно смутно. Он предполагал, что они спрятались в вентиляционной шахте какого‑то полуразрушенного многоквартирного дома в Верхнем Бураганде. Но даже в этом он не был уверен, потому что ни в одном месте они не осмеливались задерживаться слишком долго. Карательные отряды Броненосцев весьма тщательно вели патрулирование. Однажды, на второй день, их едва не поймали. Испытывая отчаянный голод, они решились пробраться в полуразрушенный амбар в поисках продовольствия. Но вместо этого наткнулись прямо на патруль Броненосцев. Им едва удалось спастись. На наголенниках Росса остались следы клыков боевого пса в подтверждение этого.
И все же эти страдания были чисто физическими. Разум Росса все еще не мог отойти от шока последних семидесяти двух часов. За это время он потерял Бастиэля Сильверстайна, отряд кантиканских партизан, отправившихся с ним на задание, был почти полностью уничтожен, и сейчас приходилось прятаться в каком‑то грязном подвале, надеясь, что Броненосцы не найдут и не убьют их здесь. Яду на его раны добавлял тот факт, что он не мог даже представить, кто мог нанять орфратинских Чистокровных, чтобы организовать такую хорошо рассчитанную засаду. Он перебирал все варианты, пытаясь найти ответ, но никаких хоть немного логичных или просто разумных версий найти не мог. Единственным правдоподобным объяснением было предательство. Предательство внутри его собственной команды. В том положении, в каком Росс находился сейчас, об этом даже думать было невыносимо.
В этом пандемониуме мыслей ясной была только одна – он не может сейчас покинуть Кантику. Хотя Селемина упорно настаивала на возвращении, Росс отказывался улетать с планеты, потерпев такое поражение и ни на шаг не приблизившись к истине. Росс умел быть упрямым, и оперативная группа была под его командованием. Они остались хотя бы для того, чтобы собрать сколько возможно информации, которая была целью их задания.
– Я принесла тебе немного супа, – сказал Селемина. Она пробралась сюда по туннелю, одной рукой держась за сточную трубу над головой, чтобы сохранить равновесие. В другой руке она держала фляжку, из которой шел пар, – Это всего лишь концентрат, но сегодня ночью холодно.
Росс поблагодарил ее и взял фляжку. Глотнув супа, он откинул голову назад. Теплый металл так приятно грел замерзшие руки. Суп, хотя и из стандартного гвардейского пайка, был совсем неплохим. Густой и соленый, он немного напоминал вкус консоме. Но лишь немного.
Селемина присела рядом с Россом, чтобы устроиться в тесном туннеле, ей пришлось упереться ботинками в противоположную стену. Возможно, на Росса действовала усталость, но в фосфоресцирующем сиянии газовых фонарей Селемина выглядела особенно прекрасной. В химическом свете профиль ее лица казался удивительно хрупким и изящным. Даже кольцо в губах – украшение, которое никогда не нравилось Россу – придавало ей особенно невинный вид. Росс не сразу осознал, что любуется ею.
– Ты знаешь, нам нельзя здесь оставаться, – сказала Селемина.
– Мы подождем еще двенадцать часов. Если Сильверстайн не свяжется с нами… – Росс замолчал.
– Росс. Мы больше не можем здесь оставаться. Я уже устала бегать и прятаться. У нас не осталось еды и почти не осталось воды. Мы должны вернуться на «Карфаген» и доставить Конклаву кольцо Делаханта для расшифровки. Это единственный разумный вариант.
– В любое другое время и в любом другом месте я бы согласился с тобой. Но сейчас, когда от нашего задания зависит столь многое, мы не можем покинуть Кантику, пока не убедимся, что Старые Короли не попали в руки Великого Врага. Мы еще не закончили здесь.
Росс не был уверен, сколько в этой его речи пустой бравады, а сколько его обычного упрямства. Но он просто не мог допустить этого сейчас. Его учитель, ныне покойный инквизитор Лист Вандеверн упрекал Росса за то, что он был слишком импульсивен и слишком легко поддавался эмоциям. Сначала этот недостаток едва не помешал Россу получить звание инквизитора. Но за годы инквизиторской службы внутренний инстинкт не раз пригодился Россу. И сейчас инстинкт говорил ему, что нельзя возвращаться к Конклаву ни с чем, поджав хвост, как побитый пес, из‑за пары перестрелок. Высаживаясь на планете, захваченной силами Хаоса, Росс должен был ожидать, что в него будут стрелять. Вообще‑то это часть инквизиторской работы. Или, возможно, он просто не мог сейчас мыслить нормально.
– Росс, это идиотизм. Прости, но это так, и иначе я это назвать не могу. По крайней мере, мы должны двигаться, потому что нам нельзя долго оставаться здесь, – возразила Селемина.
Росс заметил, что когда она была расстроена, она не могла смотреть ему в глаза. Она отводила взгляд и нервно кусала кончики пальцев.
– Я обещал Сильверстайну, что буду ждать в этом районе, когда он выйдет на связь.
– Росс. Пожалуйста. Ты сам сказал, что мы здесь не закончили. Как ни больно это говорить, речь не о Сильверстайне. Конклав приказал нам узнать, существуют ли древние артефакты на Кантике.
При этих словах Росс глубоко вздохнул. Она была права, и он знал это. Они должны улетать – или продолжить выполнять задание. Улететь Росс не мог, так что особого выбора не было.
– Пойдем, – согласился он.
– Я рада, что ты согласен, потому что у капитана Прадала есть отличный план!
Росс засмеялся, в первый раз за эти четыре дня.
– Пожалуйста, расскажи.
– Ты слышал выстрелы артиллерии в последние несколько дней?
– Нет, – признался Росс.
– А я слышала. И наш бравый капитан тоже. Это означает, что противник еще с кем‑то сражается. То есть, можно предположить, что где‑то в регионе еще ведут бои имперские войска. Капитан Прадал рискнул выйти на связь на имперской частоте. Он очень профессионально работает с вокс‑связью, и не думаю, чтобы противник успел засечь наш сигнал. Это может произойти, только если мы захотим этого.
– И?
– И он связался с ними! Батальон Кантиканской Гвардии сражается примерно в двадцати километрах к северо‑западу от Бураганда.
– И нам придется идти двадцать километров пешком по вражеской территории?
– Нет. И вот почему план так хорош…
КАРАТЕЛЬНЫЙ отряд с грохотом мчался по пустой улице, мощные дизели хищного вида машин грозно ревели. Два бронированных грузовика, покрашенные в грязно‑белый цвет, сопровождались двумя патрульными машинами, с рычанием извергавшими из выхлопных труб облака дыма. Патрульные машины были приземистыми тупоносыми четырехколесными вездеходами с открытым пассажирским сиденьем. Из амбразуры броневого щита торчал ствол тяжелого стаббера, за щитом сидел стрелок. С начала Зверств характерный вибрирующий рев двигателей патрульных машин стал самым пугающим звуком в ночи. Партизаны и беженцы метко прозвали машины карательных отрядов «хищники и ищейки».