– Ну зачем же так говорить о Сайарде, – хохотнув, сказал Морган, осторожно разворачивая платок.
– Вы знаете, о ком я говорю.
– О, да, даже слишком хорошо, – Морган наконец развернул оба перстня и, держа их через несколько слоев ткани, положил их на обе ладони: перстень Дункана – на правую руку, а перстень Лориса, о котором все почти забыли, – на левую.
– Так-так. А я-то удивлялся, куда он делся. Тьфу! – его передернуло. – Перстень просто покрыт психической вонью Лориса. Не могу поверить, что он посмел носить перстень Истелина.
Келсон поморщился. – Думаю, что найдется немного того, на что не осмелился бы Лорис. Но в этом случае он получил куда больше, чем хотел. Что-то вызвало у него кошмар, в котором ему явился святой Камбер.
– Правда? Если честно, то не могу сказать, что меня это удивляет. Но, я думаю. что Дункан хотел бы получить этот перстень обратно. Правда, Дункан?
Морган, держа перстни через ткань, слегка коснулся запястья Дункана. Практически в то же мгновение его глаза, затрепетав веками, открылись и сконцентрировались на перстне, который держал Морган.
– Перстень Истелина, – пробормотал Дункан, поднимая руку с вырванными ногтями и стараясь дотянуться ею до перстня. – Откуда он у Вас?
– А где ты последний раз его видел? – ответил Морган, убирая руку с перстнем так, чтобы Дункан не мог до него дотянуться. – Думаю, что его нужно очистить. Его носил Лорис.
От нахлынувших воспоминаний по телу Дункана пробежала дрожь.
– Я знаю. Но, по крайней мере, он не отрезал мне палец, в отличие от того, как он поступил с Истелином. Надеюсь, перстень вызвал у него немало кошмаров!
– Похоже, что именно так оно и было, – ответил Морган. – Но не вызовет ли он кошмаров у тебя, ведь этот перстень видел такое?! Мы уже поняли, что он впитывает сильные переживания.
Дункан отрицательно хмыкнул и, пытаясь дотянуться до перстня, покачал головой.
– Камбер и Истелин сильнее Лориса. Дайте его мне, Аларик. Я обещаю не повторять того, что случилось во время моего посвящения.
– Очень надеюсь, что этого не случится, – пробормотал Морган. Но он все-таки передал перстень Дункану, оставив перстень Лориса Кардиелю, и тот убрал его обратно за пазуху своей сутаны.
Дункан несколько мгновений подержал перстень, держа его между большими и указательными пальцами и пристально глядя сквозь него, затем моргнул и улыбнулся.
– Я не думаю, что Камберу понравилось бы, что это перстень имеет отношение к Лорису, – прошептал он.
– И? – спросил Кардиель.
– Аларик, введите Томаса в связь с нами. А вы все присоелиняйтесь. Этот перстень хочет не просто очищения. Я думаю, что Камбер хотел бы что-то сказать всем нам.
Когда Кардиель заморгал от удивления, Морган поднялся, уступая ему место, а когда архиепископ уселся, положил руку ему на затылок. Келсон и Дугал встали по другую сторону от Дункана.
– Томас, закройте глаза и расслабьтесь, – тихо сказал Морган, и, когда Кардиель выполнил это приказание, осторожно вошел в его разум. – Я знаю, что вы уже работали с Ариланом. Не спрашивайте меня, откуда я знаю об этом. Просто не сопротивляйтесь мне. Плывите по течению. Если что-то станет слишком сильным, я прикрою Вас.
Кардиель кивнул и, опустив подбородок, прижал его к груди, а Морган, усилив контакт, положил ладонь на руку Дункана и вошел транс, уже связавший Дункана с Дугалом и Келсоном. Он не стал закрывать глаза и заметил, как Дункан одел кольцо на палец правой руки.
Тут он почувствовал, что в контакте, помимо их самих, появился кто-то еще и почувствовал ласковое, благословляющее прикосновение невесомых рук к своей голове. Это было «прикосновение Камбера», которое он уже давно связывал со своим целительским даром, но в этот раз в нем было нечто большее: присутствие казалось даже более реальным, чем во время рукоположения Дункана, и на несколько мгновений его наполнило ощущение полного одобрения и поддержки, придавая ему невероятную уверенность и умиротворенность.
Видение исчезло, оставив в памяти лишь теплый отсвет, и Морган, разорвав соединение, заморгал, ободряюще стиснув плечо Кардиеля. Архиепископ тоже заморгал и обвел остальных удивленным взглядом, почувствовав частичку магии, в которую он всегда верил, но никогда не испытывал на себе.
– Это был… Камбер? – запинаясь, спросил Кардиель, вновь обретя дар речи.
Дункан сложил левую ладонь ковшиком и, накрыв ею перстень на свое правой руке, осторожно сложил руки на груди, стараясь не ударить свои пальцы с вырванными ногтями.
– Я спросил бы, а кто еще, по-вашему, мог это быть, – ответил Дункан, – но я не собираюсь шутить на этот счет. Ясно одно: это был явно не Лорис. Теперь Вы понимаете, почему Келсон хочет восстановить поклонение Камберу?
– Но я не Дерини, – пробормотал Кардиель. – Я думал, что он является только Дерини. Он – их святой.
– Это так, но изначально он был известен не только как покровитель деринийской магии, но и как Защитник Человечества, – сказал Морган. – Мы, кстати, не уверены, что он является только Дерини. Мы знаем лишь, что некоторые Дерини, находящиеся в этой палатке, видели его прежде. Кроме того, он не являлся Вам – Вы видели его только через наш контакт с перстнем. Я, правда, не думаю, что это как-то умаляет значение того, что Вы видели. Дункан, как ты думаешь, этот перстень получил что-то сейчас, или в нем что-то сохранилось с прежних времен?
Дункан покачал головой. – Трудно сказать. Я не думаю, что это был осколок прошлого. Томас, мы уверены, что перстень был сделан из чаши или какого-то еще священного сосуда, который был связан с самим Камбером и использовался им. Вы, часом, не знаете, кто делал перстень для Истелина?
– Понятия не имею. Я думаю, что вполне возможно, для изготовления перстня была использована какая-то часть дискоса. Но Истелин не был Дерини… или был?
– Этого никто не знает, – ответил Морган. – И, к сожалению, мы никогда не сможем узнать это. Я, правда, хотел бы узнать побольше о его происхождении.
– Я постараюсь выяснить что-нибудь, как только мы вернемся в Ремут, – ответил Кардиель. – Кстати, раз уж мы заговорили о Ремуте, Аларик, Вы можете связаться сегодня вечером с Ричендой? Надо известить Найджела, что меарская проблема близка к разрешению.
– Эта проблема не будет решена, пока Кайтрина не сдастся мне, – прежде чем Морган успел ответить, вставил Келсон, – но я согласен: их надо известить обо всем, что произошло. И мне кажется, что связаться отсюда нам будет проще, чем из Лааса.
Морган вздохнул. – Учитывая, что все мы очень устали, это будет непростой задачей даже отсюда – расстояние слишком велико. Но вы правы: проще это не станет. Мы попробуем где-нибудь около полуночи, после того как я немного посплю. Я бы хотел попросить всех вас помочь мне установить контакт – кроме Дункана, конечно.
– Аларик, я не инвалид… – начал было Дункан.
– Нет, ты именно инвалид! И чем быстрее ты перестанешь создавать проблемы, тем быстрее ты перестанешь им быть.
– Я хочу помочь!
– Больше всего ты поможешь нам, если заснешь.
Намек был усилен мысленным приказом, и Дункан, упав обратно на подушки, широко зевнул, стараясь удержать глаза открытыми.
– Аларик, это нечестно, – пожаловался он, зевнув еще раз.
– Жизнь не всегда честна, – возразил Морган, слегка касаясь лба Дункана. – Все мы узнаем это из собственного горького опыта. А теперь спи.
Глава 21
Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей
Они смогли связаться с Ричендой и узнать о торентских интригах, раскрытых после их прошлого контакта, только вечером следующего дня.
– Теперь нам еще нужнее как можно скорее все закончить, – сказал следующим утром Келсон Моргану, когда они, задыхаясь в жарком равнинном воздухе, выступили на Лаас. – Похоже, что ситуация под контролем, но я должен быть там сам, чтобы заняться происходящим.
К тому времени, когда они, неделю спустя, осадили Лаас, в Ремуте ничего не произошло. Дункан выздоравливал с каждым днем, а в тот день, когда они прибыли к Лаасу, встал с постели, хоть ему и пришлось обрезать носки своих сапог, чтобы дать поджить его ногам, и надеть легкие перчатки, чтобы предохранить все еще очень чувствительные пальцы рук. Он быстро уставал, но он знал, что Лорис и Горони выйдут из себя, когда увидят, что он, вместо того, чтобы лежать бездыханным, снова сидит в седле. Он испытывал несказанное удовольствие, видя, как они, закованные в цепи, окруженные стражей, перешептываются друг с другом.