— Брайс, барон Трурилла, ты признан виновным в худшем из преступлений — в государственной измене, — произнес Келсон, твердо положив ладони на подлокотники своего походного кресла. — Ты не только нарушил клятвы, которые давал своему сеньору и королю, забыв о вассальной преданности сюзерену, ты отдал свой меч самозванке и поднял мятеж против ее законного повелителя, и ты также помогал врагам этой страны и без всякого сострадания мучил ее невинный народ. И потому приговор нашего трибунала гласит, что ты должен быть повешен за шею до тех пор, пока не умрешь, — и будь благодарен за то, что я не приказал просто-напросто колесовать и четвертовать тебя, как твоя так называемая «суверенная леди» поступила с моим епископом. Сержант, отведите его вон к тому дереву за поляной и приведите приговор в исполнение.
Ител задохнулся, а Брайс, выпучив сверкающие от ярости глаза, попытался разорвать веревки, стягивавшие его запястья, — но его стражи грубо подняли его на ноги; но вообще повесить человека такого высокого ранга с таким минимумом церемоний — это, конечно, было чем-то из ряда вон выходящим.
— Вы не позволите этому человеку поговорить со священником, сир? — вежливо спросил Эван, сидевший слева от короля. — При столь многих грехах, лежащих на его душе…
— Он получит ровно столько же утешения и отпущения грехов, сколько он позволял получить своим жертвам, — ледяным тоном произнес Келсон.
— Но, все же… око за око…
— Это правильно, Эван. Это правосудие Ветхого Завета. Я не намерен обсуждать это далее. Сержант, повесить его!
Когда стражи, сержант и двое солдат со свернутыми в кольца веревками на плечах, потащили осужденного на смерть барона к указанному королем дереву, Келсон сосредоточил свое внимание на ошеломленном Ителе, не обращая внимания на продолжавшееся (хотя и едва слышно) недовольное ворчание Эвана и явное ощущение прохлады, исходившее от сидевшего справа молчаливого Моргана, — хотя герцог и не собирался высказывать свое мнение вслух. Меарские офицеры, стоявшие позади принца Итела, негромко переговаривались между собой с испуганным видом, и их подчиненные на другой стороне поляны выглядели в равной мере потрясенными, — но все разговоры мгновенно смолкли, когда Келсон призвал принца Итела выслушать вынесенный ему приговор.
— Ител Меарский, выйди вперед!
Ител, полностью лишившийся присутствия духа при виде такой грубой бесцеремонности и жестокости вынесенного Брайсу приговора, лишь молился о том, чтобы его королевская кровь заставила Келсона хотя бы немного смягчить свою ярость; он беспрекословно повиновался приказу, не осмеливаясь и думать о той суете, что поднялась вокруг некоего дерева на другой стороне поляны, у него за спиной.
— Ител Меарский, — Келсон сделал неторопливый глубокий вдох, потом так же медленно выдохнул. — Я нашел, что ты в равной мере виновен в том же самом преступлении — государственной измене, и заслуживаешь такого же наказания: смерти через повешения.
— Но… но я принц! — задохнулся ошеломленный Ител, и слезы вскипели на его глазах, когда окончательность приговора дошла до его сознания, и двое стражей положили крепкие руки на его окаменевшие плечи. — Ты… ты не можешь просто взять и повесить меня, как обычного уголовника!
— Ты и есть обычный уголовник, — ровным голосом ответил Келсон. — Только уголовник может так бессердечно сжигать города, вроде вот этой Талакары и других, слишком многочисленных, чтобы упоминать их здесь, только уголовник может насиловать беззащитных и беспомощных женщин…
— Насиловать? — взвыл Ител. — Я никого не насиловал! Спросите моих людей! Я вообще не сходил со своего коня!
— Я уверен, — мягко заговорил Морган, — что его высочество припоминает сейчас некое отдаленное аббатство, к югу отсюда, где он лично разрушил религиозное святилище и изнасиловал по крайней мере одну из женщин, укрывавшихся в монастыре.
Краска отлила от лица принца Итела так внезапно, что казалось — принц вот-вот потеряет сознание.
— Кто сказал вам такую ложь? — прошептал он.
— Разве это ложь? — спросил Келсон, вставая. — Должен ли я попросить герцога Аларика установить истину?
Морган не тронулся с места, он лишь бесстрастно уставился на застывшее тело Итела, — но принц Меары побледнел еще сильнее, хотя это казалось уже невозможным, и покачнулся. Среди присутствующих не было ни одного, кто не знал бы о репутации королевского наставника; и меарцы, чей страх перед Дерини, без сомнения, в немалой степени раздувал Лорис, были совершенно уверены, что Дерини может сотворить с ними все, что угодно, одним лишь взглядом.
— По крайней мере позволь мне умереть от меча, — взмолился Ител, с усилием оторвав взгляд от герцога Дерини, на которого он до того смотрел, как зачарованный. — Прошу, не вешай меня! Ты же не стал поступать так с моим братом…
— Нет, — произнес Келсон с жестокостью, удивившей даже Моргана. — Умереть от меча — почетная смерть. Твой брат, несмотря на то, что он совершил преступление, стал убийцей, искренне верил, что действует ради защиты чести, чести своей семьи, своего имени. Именно поэтому я удостоил его почетной смерти. Твои поступки бесчестны, они опозорили и тебя самого, и имя твоего рода.
— Но…
— Приговор уже вынесен. И он будет немедленно приведен в исполнение. Стража, уведите его!
Брайс Трурилл уже дергался на конце одной из веревок, когда стражи, повинуясь приказу короля, поволокли спотыкающегося и окаменевшего от страха Итела через поляну, чтобы он мог составить компанию своему барону.
Кое-кто из солдат Меары отсалютовал своему принцу, когда его проводили мимо них, но большинство уже сосредоточилось на тех офицерах, что остались стоять перед королем Келсоном. Повинуясь подталкивавшим их стражам, офицеры боязливо подошли поближе к королевскому шатру и опустились на колени, прямо в пыль.
— Теперь, — сказал Келсон, снова садясь, — что делать с вами? — Его серые глаза Халдейнов внимательно осмотрели меарских военачальников. — Все знают, что нельзя наказать подчиненного за то, что он выполнял приказы того, кто старше его по званию. Но, с другой стороны, я не могу оставить без внимания те крайности в поведении солдат, которые поощрялись некоторыми из вас, а вы действительно допускали многое, что выходило далеко за рамки приказов. Вы уничтожали народ своей собственной страны — совсем не захватчиков. Убийства и насилие, совершенные по вашему ведому и с вашего одобрения, а иной раз и при вашем участии, непростительны.
— Умоляю вас, милорд король! — воскликнул один из коленопреклоненных людей. — Ведь не все же мы поступали так! Ради любви Господней, проявите милосердие!
— Милосердие? Хорошо. Я проявлю по отношению к вам куда больше милосердия, чем вы проявляли по отношению к своим жертвам, — ответил Келсон, и лицо его было при этом суровым и неподвижным. — Однако я должен также справедливо отмерить наказание, чтобы свершилось подлинное правосудие. К несчастью, у меня нет ни времени, ни склонности к тому, чтобы в точности определять меру виновности каждого из вас. Да даже если бы я и занялся этим, сомневаюсь, чтобы среди вас нашелся хоть один, кто мог бы заявить о своей невинности.
Офицеры слушали короля молча, и ни один из них не издал ни звука, когда король после небольшой паузы продолжил свою речь.
— Поэтому я намерен применить сейчас древнюю форму правосудия: мы просто казним каждого десятого. Один из десяти будет повешен. Значит, таковых будет четыре, и они будут избраны по жребию. Остальные получат по двадцать ударов кнутом и будут оставлены на милость городских жителей, оставшихся здесь, в Талакаре… со следующим исключением…
Он позволил своим глазам пройтись по замершим, ошеломленным лицам, осознавая, что Морган не слишком доволен приговором, который он только что произнес, но не особо беспокоясь из-за этого.
— …Кроме тех четырех, что осуждены на повешение, — продолжил Келсон, — я дарую полное помилование любому из вас, если он поклянется мне в абсолютной и неколебимой верности отныне и навсегда… и уж поверьте, я узнаю, если клятва окажется ложной.