— Троих? — задохнулся Сикард. — Ител?..
— Он мертв, — сказал Келсон, поднимая лук и прицеливаясь прямо в сердце Сикарду. — Я повесил его и Брайса Трурилла, вчера. А теперь опусти меч. У меня рука начинает уставать. Лучники, если я выстрелю в него, а его люди не сдадутся в ту же самую секунду, — перебить их точно так же! Ну, так что ты решил, Сикард? Если ты снова говоришь «нет», я спускаю тетиву.
Наконечник боевой стрелы, направленный в его сердце, отсвечивал в лучах жаркого полуденного солнца смертельной чернотой, но Сикард больше не страшился его, как это было совсем недавно. Он бездумно смотрел на человека, который убил обоих его сыновей, и который послужил причиной смерти его единственной дочери. Все оказалось бессмысленным…
И когда лучники Халдейна подняли луки, подводя своих коней на расстояние выстрела к его рыцарям, Сикард Мак-Ардри медленно перевел взгляд с Келсона к далеким горам на западе, к своей утраченной королеве… он, мечтавший сидеть рядом с ней на троне Меары… и прошептал одно-единственное слово:
— Нет.
Прежде чем кто-либо из его окружения успел произнести хоть звук, стрела Келсона вонзилась точно в его левый глаз — в последнюю секунду король изменил цель, поскольку латы Сикарда могли отразить отравленный наконечник стрелы, и тем самым агония Сикарда только затянулась бы. Принц-консорт Меары умер молча; и меч, выскользнувший из безжизненных пальцев, бесшумно соскользнул вниз и вонзился в песок, и Сикард следом за ним тяжело свалился на землю, загрохотав доспехами.
Этот звук, казалось, пробудил свиту принца, в ужасе и ошеломлении наблюдавшую за происходящим; и поскольку Келсон уже взял следующую стрелу, а его лучники начали выбирать каждый свою цель, ропот протеста пробежал по толпе рыцарей Меары… но тут же утих, когда глаза всех воинов остановились на короле.
— Теперь я требую вашего решения, господа, — сказал Келсон, налагая на тетиву вторую стрелу. — Ваш командующий был храбрым человеком, пусть даже и глупым, но в силу того, что он был стойким до конца в преданности своей леди, я полагаю, он заслужил того, чтобы быть похороненным со всеми полагающимися ему почестями… и точно так же я решил поступить с принцем Ителом. Вы окружены, и подумайте о том, какую расплату повлекут за собой ваши личные поступки, и только они… или же разделите судьбу вашего уже погибшего командира.
Меарские рыцари вовсе не намеревались проявлять такую же стойкость, как принц Сикард. Кое-кто из них пытался что-то сказать, но тем не менее почти мгновенно после слов Келсона мечи и кинжалы полетели на землю, а пустые руки поднялись над закованными в латы плечами.
— Эван, возьми их под стражу, — буркнул Келсон, опуская лук и приподнимаясь на стременах, чтобы оглянуться назад, туда, где все еще высился среди тлеющих углей столб, и где он в последний раз видел Дункана, закованного в кандалы. — Мы одержали победу, но молитесь все о том, чтобы частью цены, заплаченной за нее, не стала жизнь епископа Дункана.
Генерал Глодрут принял у Эвана знамя Халдейна и поехал рядом с королем, — а Келсон направил своего коня к центру бывшего лагеря меарской армии, чтобы выяснить, как там обстоят дела. Военные хирурги уже занимались теми ранеными, которым была нужна врачебная помощь, священники — теми, кто во врачах уже не нуждался, и стоны и крики раненных и умирающих раздавались в жарком воздухе вокруг короля, пока он ехал через поле недавнего сражения.
Неподалеку от столба казни несколько разведчиков Халдейна стояли возле тел мертвых коннаитских наемников и епископских рыцарей. Чуть подальше Келсон увидел барона Джодрела; тот встал при приближении короля и отсалютовал, и его глаза вспыхнули мрачным торжеством, когда он показал на мужчину средних лет, — тот лежал на земле, задыхаясь от боли, в то время как один из оруженосцев и врач-монах перевязывали его раны. Рядом валялись латы и запятнанный кровью белый плащ.
— Узнаете его, сир? К несчастью для него, он выживет, чтобы предстать перед трибуналом.
Келсон нахмурился.
— Один из помощников Лориса?
— Его главный приспешник! — пробормотал хирург, одетый в рясу, мощным ударом в челюсть заставляя своего пациента замолчать, поскольку тот при звуке голоса Келсона мгновенно открыл глаза и начал сыпать проклятиями и извиваться.
— Лоуренс Горони, — пояснил Джодрел, когда Горони откинулся на спину, лишившись сознания. — Плохо, конечно, что герцог Аларик не прикончил его, но раз уж так получилось…
— Аларик? Ох, боже, где он? — перебил Джодрела король, перекидывая закованную в латы ногу через седло и тяжело спрыгивая на землю. — И епископ Дункан… он жив?
— Он вон там, сир.
Глава XVIII
Искусство лекаря заставит подняться его голову.[19]
Келсон, как одержимый, бросился по направлению к огромному колышущемуся тенту, на который показал ему Джодрел, страшась того, что он может там найти. Жара и усталость сковывали его движения, вес лат и кольчуги, казалось, готов был придавить к земле, и дыхание с хрипом вырывалось из его легких, — но он бежал, не позволяя себе замедлить шага, пока не достиг цели; сердце его от страха и напряжения готово было выпрыгнуть из груди, когда он наконец остановился.
В тени навеса, наскоро сооруженного солдатами, знакомые фигуры склонились над лежащей навзничь почти обнаженной фигурой… и это наверняка должен был быть Дункан; но прежде чем Келсон убедился в этом, он вынужден был остановиться, поскольку внезапно ощутил сильное головокружение и ужасающую тошноту; он нагнулся и обхватил голову руками, ожидая, пока прекратится биение в висках и спазмы в желудке.
Наконец он выпрямился и расстегнул пряжку своего латного воротника, все еще тяжело дыша, — но на него никто не обратил внимания. Келсон попытался внушить себе, что дела обстоят вовсе не так плохо, как это могло показаться на первый взгляд и медленно, со страхом, подошел поближе к группе хлопочущих вокруг неподвижно лежавшего тела людей.
Да, это действительно был Дункан, и никто иной. Желудок Келсона сжался, стремясь вывернуться наизнанку, когда король увидел, что сделали с епископом.
Из его бедра все еще торчал обломок стрелы; голые ноги были сплошь покрыты даже на вид чрезвычайно болезненными ожогами; а с грязных, покрытых запекшейся кровью пальцев ног были содраны кожа и ногти. Келсон вытянул шею, чтобы посмотреть на грудь Дункана, над которой мелькали руки окружавших епископа людей, — и увидел, что она также окровавлена и сплошь покрыта рубцами… и королю показалось, что эта грудь не дышит.
Однако одним из тех, кто стоял на коленях в изголовье, был Морган, и он положил одну руку на закрытые глаза Дункана, а другая его рука лежала на груди епископа, едва заметно поднимаясь и опускаясь при каждом вздохе. Тут же стоял Дугал, спиной к Келсону, а кроме него — еще и отец Лаел, капеллан Кардиеля; и сам герцог Кардиель был здесь и заглядывал через плечо Лаела.
Когда Келсон увидел двух священников, его и без того уже оцепеневший от страха мозг охватил леденящий холод, и новый приступ тошноты заставил его споткнуться, когда он сделал следующий шаг.
— Боже милостивый, но ведь он не умирает, нет? — прошептал король.
Кардиель повернулся и обхватил Келсона за плечи, потому что тот готов был упасть на землю.
— Полегче, сынок! Он не такой уж слабак.
— Но отец Лаел…
— Он здесь в качестве врача, а не священника… по крайней мере пока. А я стараюсь оказать ему моральную поддержку.
Покачнувшись от волны облегчения, пронесшейся по его телу, Келсон на секунду прислонился к Кардиелю, борясь с головокружением.
— Ох, слава богу… Но как он вообще, очень плох?
— Да, довольно плох… но я думаю, он с этим справится. Ожоги у него только поверхностные, а ногти отрастут… вот спина, пожалуй, выглядит хуже всего. Да, и еще в него угодило несколько стрел, и он, пожалуй, потерял несколько больше крови, чем хотелось бы… Вот эта рана, над которой они сейчас трудятся, наверное, опаснее других.